— Первое углубление на доске. — Ройан указала на свой рисунок, словно обучая неразумного ребенка. — Начало. Дурайд сказал: «Начинай сначала». Таита сказал: «Великий бог Осирис делает первый шаг».
— Все еще не понимаю, — покачал головой Николас.
— Идем. — Взяв записи, Ройан провела его через дыру в белой штукатурке и остановилась перед святилищем Осириса. — Первый шаг. Начало.
Она повернулась лицом к галерее.
— Это первое святилище. Сколько их всего?
— Три для троицы, потом Сет, Тот, Анубис, Хатор и Ра, — перечислил Харпер. — Всего восемь.
— Слава Богу! — засмеялась она. — Мальчик умеет считать. Сколько углублений на доске для бао?
— Восемь поперек, восемь вниз… — Он умолк и посмотрел на нее. — Ты полагаешь…
Вместо ответа Ройан открыла блокнот.
— Все эти числа и посторонние символы — они не складываются в слова. Они не относятся друг к другу никаким образом, кроме того, что здесь нет числа больше восьми.
— Я думал, что все понял, но теперь опять запутался.
— Если бы кто-то читал записи шахматных ходов через четыре тысячи лет, что бы он понял? — спросила Ройан. — Не были бы они для него списком цифр и посторонних символов? А ведь ты непроходимо туп, верно? Объяснять тебе — все равно, что прошибать стену лбом.
— Боже правый! — Лицо Николаса прояснилось. — Какая ты умница! Таита играет с нами в бао!
— И это первая колонна, с которой все начинается. — Она указала на святилище. — Здесь бог Осирис делает первый шаг. Отсюда мы должны начать играть на священной доске для бао. Отсюда мы можем отсчитывать первый ход.
Оба принялись оглядывать святилище, плавно закругляющиеся стены и купол над головой. Потом Николас нарушил тишину:
— Рискуя снова быть названным непроходимо тупым и опасаясь разбить твой лоб, я все же спрошу: как мы собираемся играть, если даже не знаем правил?
Полковник Ного ощущал собственную важность и был полон уверенности в себе, когда входил в зал совещаний по вызову фон Шиллера. Нахут Гуддаби следовал за ним, твердо решив участвовать во всем происходящем. Он тоже пытался выглядеть уверенным и важным, но, по правде говоря, чувствовал свою уязвимость и хотел оправдаться перед хозяином.
Фон Шиллер диктовал письмо Утте Кемпер, но когда они вошли, поднялся и встал на закрытый ковром брусок.
— Вы обещали прийти с докладом вчера, — накинулся он на Ного, не обращая внимания на Нахута. — Что слышно от вашего информатора из ущелья?
— Прошу прощения, что заставил вас ждать, repp фон Шиллер. — Ного сник от резких упреков и почувствовал себя не в своей тарелке. Немец пугал его. — Женщины вернулись из лагеря Харпера на день позже. Они очень ненадежны. Эта деревенщина… Время для них ничего не значит.
— Да, да, — нетерпеливо перебил его фон Шиллер. — Я знаю о недостатках вашей черной расы и должен добавить: вам они тоже свойственны, Ного. Итак, какие новости?
— Харпер закончил работу над плотиной семь дней назад и немедленно перенес свой лагерь ниже по течению, в новое место, в холмах над каньоном. Потом они построили леса из бамбука. Информатор говорит, что они расчищают дыру на дне пустой заводи…
— Дыру? Какую дыру! — Фон Шиллер побледнел, на его лбу выступил пот.
— С вами все в порядке, герр фон Шиллер? — встревожился Ного. Немец выглядел совсем больным, будто собирался упасть в обморок.
— Я в полном порядке! — закричал миллиардер. — Что это за дыра? Опишите ее.
— Женщина, принесшая сообщение, — глупая крестьянка. — Ного было неловко под пронизывающим взглядом фон Шиллера. — Она говорит, что, когда вода ушла из реки, на дне оказалась дыра, наполненная камнями и обломками. Рабочие вычистили ее.
— Туннель! — Нахут не выдержал. — Наверняка это туннель, ведущий в гробницу.
— Тихо! — яростно повернулся к нему фон Шиллер. — У вас нет фактов. Пусть Ного закончит. — Он снова обратился к полковнику: — Продолжайте. Расскажите все остальное.
— Женщина говорит, что в конце дыры оказалась пещера. Как каменная часовня, с картинами на стенах…
— Картинами? С какими картинами?
— Женщина сказала, что там были изображения святых. — Ного с отвращением махнул рукой. — Она очень необразованная женщина. Глупая…
— Христианские святые? — спросил фон Шиллер.
— Это невозможно, — вмешался Нахут. — Я говорю вам, Харпер нашел гробницу Мамоса. Вы должны быстро действовать.
— Я не буду снова предупреждать тебя, жалкий человечек! — рявкнул на египтянина немец. — Молчи! Что еще было в пещере? — повернулся он к Ного. — Повторите все слова женщины.
— Картины и статуи святых, — развел эфиоп руками. — Простите, герр фон Шиллер, но она сказала именно так. Я понимаю, что это чушь, но слова женщины таковы.
— Оценивать, что здесь чушь, а что нет, буду я, — заявил немец. — Что они сделали со статуями святых?
— Харпер упаковал их в коробки.
— Он забрал их из святилища?
— Не знаю, герр фон Шиллер. Женщина не сказала. Немец спустился с бруска и начал ходить взад-вперед по комнате, бормоча что-то под нос.
— Герр фон Шиллер… — начал Нахут, но тот жестом приказал ему молчать. Наконец миллиардер остановился перед Ного и посмотрел на полковника снизу вверх.
— Нашли ли они там тело, мумию? — спросил он.
— Не знаю, герр фон Шиллер. Женщина не сказала.
— Где она? — Немец пришел в такое возбуждение, что схватил Ного за мундир и встал на цыпочки, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. — Где эта женщина? Вы отпустили ее?
В лицо Ного летели капельки слюны. Он моргал и пытался уворачиваться, но фон Шиллер держал его мертвой хваткой.
— Нет, сэр, она все еще здесь. Я не хотел приводить ее к вам…
— Дурак! Зачем мне информация из вторых рук? Я хочу сам ее допросить. — Миллиардер оттолкнул Ного. — Ступайте, приведите ее сюда.
Тот вернулся через несколько минут, таща за собой женщину. Она была молода и, несмотря на синие татуировки на щеках и подбородке, красива. Одетая в длинную черную шамму и покрывало замужней женщины, эфиопка несла на руках ребенка.
Как только Ного отпустил ее, она опустилась на пол и завыла в ужасе. Ребенок сочувственно вторил ей. Его ноздри были забиты засохшими соплями. Женщина развязала верхнюю часть одежды, вытащила грудь и сунула ее в рот ребенку. Оба смотрели на фон Шиллера испуганными глазами.
— Спросите ее, был ли в часовне гроб или тело святого, — приказал фон Шиллер, с отвращением глядя на женщину.
Ного допрашивал ее минуту, а потом сообщил:
— Она не знает ничего о теле. Она глупая и не очень хорошо понимает, о чем я говорю.