Шпион, выйди вон - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ле Карре cтр.№ 84

Джим не испытывал потребности подробно описывать свою боль. Его стоицизм внушал Смайли благоговейный ужас, тем более что он, кажется, ранее и не подозревал этого в Джиме. Провалы в его рассказе главным образом соответствовали тем моментам, когда он «отключался», пояснил Джим. «Скорая помощь» повезла его, насколько он может судить, дальше на север. Он пришел к такому выводу, посмотрев на деревья, когда в машине открыли дверцу, чтобы впустить доктора: позади машины на деревьях, казалось, снега лежало гораздо больше. Дорога была хорошая; он решил, что они, вероятно, ехали по трассе на Градец. Доктор сделал ему укол; он пришел в себя в тюремной больнице, с зарешеченными до самого верха окнами; в его палате дежурили три охранника.

Снова Придо пришел в себя уже в другой камере после операции, окон там не было совсем. Он думает, что первый допрос прошел именно там, через семьдесят два часа после того, как они его «подлатали», хотя ориентироваться во времени ему тогда было уже трудно; кроме того, они, конечно, отобрали у него часы.

Они его очень много перемещали с места на место. Не только из комнаты в комнату, в зависимости от того, что с ним собирались делать, но и из одной тюрьмы в другую, в зависимости от того, кто его собирался допрашивать.

Иногда они таскали его туда-сюда единственно для того, чтобы он не заснул: просто водили его ночью по разным тюремным коридорам. Кроме того, иногда перевозили с места на место в грузовиках, а один раз даже на чешском транспортном самолете; во время полета, однако, Джима связали и закрыли голову капюшоном, он «отключился» почти сразу после взлета. Допрос, который состоялся после этого перелета, длился очень долго. В остальном он не замечал никакой последовательности между допросами. От того, что он пытался размышлять, яснее не становилось, скорее даже наоборот. Что сильнее всего отпечаталось у него в памяти – он помнит это и по сей день, так это вымышленный план всей операции, который он составил для себя, готовясь к первому допросу. Он знал, что молчать будет невозможно, и для того, чтобы остаться в здравом уме или попросту выжить, должен состояться диалог, и в конце этого диалога они должны будут прийти к заключению, что он рассказал им все, что знал. Лежа в больнице, он выстроил у себя в мозгу некие линии обороны, которые, если ему удастся, он будет после долгого сопротивления сдавать одну за другой, пока у них не сложится впечатление его полного поражения. Самой передовой линией, которой пожертвовать легче всего, будет суть операции «Свидетель». Любой на его месте догадался бы, что либо Штевчек – «подсадная утка», либо его предали. Однако, как бы там ни было, одно ясно определенно: чехи знают о Штевчеке больше, чем Джим. Поэтому его первым признанием должен быть рассказ о генерале, который им и без того известен; хотя он и должен заставить их немного потрудиться для этого. Сначала он будет все отрицать и придерживаться своей легенды. После некоторой борьбы он признает, что на самом деле британский Шпион, и назовет им свой оперативный псевдоним Эллис; так что, если это имя появится в печати, Цирк по крайней мере узнает, что он жив и продолжает сопротивляться. У него было мало сомнений в том, что тщательно подготовленная ловушка и фотографии в пресce вызовут в конце концов большой переполох. После этого, в соответствии со своей договоренностью с Хозяином, он представит эту операцию как свой собственный проект, созревший в нем без согласования с начальством и имевший целью заслужить ему расположение этого самого начальства. А вот все мысли о шпионе внутри Цирка он похоронит так глубоко, что им в жизни до них не докопаться, думал Джим.

– Никаких «кротов», – сказал Джим, отрешенно глядя на черные силуэты Коунтокса. – Никаких свиданий с Хозяином, никаких служебных квартир на Сент-Джеймс.

– Никакого Кузнеца и Скорняка.

Второй линией его обороны должен был стать Макс. Сначала он предполагал вообще отрицать, что брал с собой курьера. Затем он мог бы сказать, что взял его, но имени не знает. Затем, потому как все они любят, чтобы им выдавали имена, он назвал бы им его: сначала вымышленное, затем настоящее. К тому времени Макс либо уже будет в безопасности, либо в подполье, либо схвачен.

После этого в воображении Джима наступала очередь укреплений, удерживаемых уже не так сильно: недавние операции «головорезов», сплетни, которые ходят в Цирке, – короче, все, что могло заставить его мучителей подумать, будто он сломался и рассказывает совершенно свободно, будто это все, что он знает, и что они преодолели последнюю траншею. Он мог бы напрячь свою память и вспомнить более давние дела «головорезов»; если потребовалось бы, он бы дал им имена одного-двух советских или восточноевропейских чиновников, которых недавно перевербовали или «поджарили»; или других, с кем в прошлом совершали одноразовые сделки, и поскольку тогда они не стали перебежчиками, то сейчас могли бы считаться первыми кандидатами на «поджаривание» или повторную сделку. Он кинул бы им любую кость, которая бы пришла ему на память, продал бы, если потребовалось, всю эту ораву в Брикстоне. Все это служило дымовой завесой, призванной скрыть то, что Джим считал своим самым уязвимым местом, поскольку они определенно должны были рассчитывать на его осведомленность в этом вопросе: речь шла об именах членов чешских «филиалов» агентурных сетей «Скорпион» и «Платон».

– Ландкрон, Крисглова, Билова, Пршибылы, – сказал Джим.

– Почему ты расставил их именно в таком порядке? – поинтересовался Смайли.

Джим уже давно не нес никакой ответственности за эти сети. Много лет назад, еще до того, как он принял под свое крыло Брикстон, он помогал налаживать их, вербовать первых сотрудников; с тех времен с ними многое произошло, ими занимались Бланд и Хейдон, и об этом ему ничего не было известно. И тем не менее он был уверен, что до сих пор знал достаточно, чтобы загубить их подчистую. А больше всего его беспокоил страх, что Хозяин, или Билл, или Перси Аллелайн, или кто там еще в те дни имел решающее слово, пожадничает или просто не успеет эвакуировать сети до того, как Джим, под давлением мер принуждения, о которых он мог только догадываться, не будет иметь другого выхода, кроме как сломаться окончательно.

– Но в том-то и весь анекдот, – сказал Джим без какого бы то ни было намека на юмор, – что, если бы даже они хотели выказать большее безразличие к этим сетям, у них вряд ли бы это получилось. Они задали мне пяток вопросов о сети «Скорпион» и после этого совсем потеряли к ней интерес. Они, гады, прекрасно знали, что операция «Свидетель» не была моим детищем; они знали и то, как Хозяин покупал в Вене ключ к будущей встрече со Штевчеком, И начали оникак раз с того, на чем я хотел закончить: с инструктажа на Сент-Джеймс.

Они не стали спрашивать меня о курьере, их совсем не интересовало, кто привез меня на свидание с Мадьяром. Они собирались со мной говорить только о том, что касалось концепции Хозяина о гнилом яблоке.

Одно слово, опять подумал Смайли, это могло быть всего одно слово. Он сказал:

– Они знали и точный адрес на Сент-Джеймс?

– Дорогой мой, они знали даже марку этого паршивого хереса.