Медная пуговица - читать онлайн книгу. Автор: Лев Овалов cтр.№ 55

Мы долго бились над расшифровкой этих цифр. Шифры в наше время стали очень сложны, и такой опытный работник разведки, каким являлся Блейк, должен был пользоваться самым изощренным шиф­ром. Поэтому я не буду описывать наших попыток раскрыть тайну цифровых знаков Блейка, а только скажу, что, несмотря на все наши старания, мы так ничего и не добились.

Когда мы почти уже совсем отчаялись, на Железнова вдруг снизошло вдохновение, – он принялся пересматривать открытки не с той стороны, где пишется текст и где написаны были цифры, а с лицевой, где напечатаны были картинки, он взглядывал время от времени на адрес и всматривался в улицы, площади и здания, изображенные на открытках…

– Подожди-ка! – вдруг закричал он. – Эврика! Он схватил адрес, прочел: «Мадона, Стрелниеку, 14», – потом подал открытку мне.

– Что здесь изображено? – спросил он.

На открытке виднелась какая-то провинциальная улица, я посмотрел на обратную сторону и прочел надпись: «Мадона, Стрелниеку».

Не был только указан номер дома, в котором жил Озолс…

Вместо того чтобы записать местожительство Озолса, дом засняли на почтовой открытке…

Незабудка жила на Стрелковой улице в Мадоне!

Оставалось только разгадать тайну цифр, но к утру мы не успели это сделать.

– Еще одна–две ночи, и все станет ясно, – сказал Железнов. – Если только раньше Эдингер или его преемник не отрубят нам головы.

Потом мы решили поспать хотя бы несколько ча­сов, потом Марта позвала нас завтракать, потом пришла Янковская, и день завертелся обычным колесом.

Железнов с утра ушел из дома и вернулся только в сумерках. Я услышал на кухне его голос и пошел за ним, но не успел раскрыть рта, как Железнов оттопырил на руке большой палец: это без слов говорило, что все в порядке и что согласие на уничтожение Эдингера дано.

Мы с Железновым заранее решили, что на место происшествия пойду я один: рисковать обоим не следовало.

Янковская появилась очень поздно, наступила уже ночь.

– Пойдем пешком, – сказала она. – Машина будет только мешать.

Мы не спеша дошли до дома, в котором жила госпожа Лебен. Везде было очень темно, редкие прохожие торопливо проходили мимо.

Несколько наискось, шагах в двухстах от интересовавшего нас дома, находился сквер.

Мы сели на скамейку, Янковская положила мне на плечо руку. Нас можно было принять за влюбленную парочку.

– Это хоть и не кресло в партере, – сказана Янковская, – но отсюда все будет видно. Вы своими глазами убедитесь в том, что Эдингер больше не опасен.

Над нашими головами мерцали звезды, шелестела листва деревьев, пахло душистым табаком, обстановка была очень поэтичная.

– Я пойду, – сказала Янковская. – Я не слишком люблю цирковые номера…

Она оставила меня в одиночестве.

Я сидел и всматривался в громаду немого многоэтажного дома.

Госпожа Лебен жила на пятом этаже, и мне было интересно, как сумеет забраться туда неподражаемый Гонзалес.

Все, что затем последовало, было настолько необычно, дерзко и, я бы сказал, театрально, что, появись описание такого происшествия в приключенческом романе, обязательно нашлись бы критики, которые обвинили бы автора в неправдоподобии…

Но тут уж ничего не поделаешь! Никакая фантазия не может угнаться за жизнью, а люди с ограниченным мышлением не верят ни в межпланетные путешествия, ни в необычные ситуации, в каких не так уж редко оказываются люди…

Хотя и странно хвалить убийц, надо отдать справедливость Янковской и Смиту – они оказались мастерами своей профессии. Именно театральность, необычность и дерзость обеспечили успех покушения на Эдингера.

В полночь, может быть, несколькими минутами позднее, появился, как это ему и положено, сам дьявол, потому что в той преисподней, какой являлось рижское гестапо, Эдингер, несомненно, был дьяволом.

Он подъехал в машине в сопровождении нескольких эсэсовцев и тотчас скрылся в подъезде, один из эсэсовцев исчез в воротах, другой остался на улице, остальные шумно о чем-то посовещались и укатили обратно.

Эсэсовец, оставшийся на улице, постоял перед до­мом и затем двинулся в сторону сквера. Напевая какую-то лирическую песенку, он медленно зашагал по дорожке и, хотя был, по-видимому, в очень благодушном настроении, скорее по привычке, чем в силу какой-то особой настороженности, внимательно посматривал по сторонам.

Разумеется, он заметил меня.

Он приблизился и пальцем ткнул мне прямо в грудь.

– Кто такой?

– А вы кто? – ответил я ему, набравшись нахальства, но тут же поспешил добавить: – Стерегу шефа!

Чем-чем, а таким ответом нельзя было его удивить: всяких сыщиков, ищеек и соглядатаев хватало в ту пору в Риге!

Эсэсовец ухмыльнулся и понимающе кивнул в сторону дома.

– Голубки воркуют, а ты скучай… – Он сочувственно похлопал меня по плечу. – Сиди-сиди, а я схожу, пропущу рюмочку шнапса…

Он принял меня за сотрудника тайной полиции.

Он даже козырнул мне, вышел из сквера и скрылся за углом.

Около часа ночи из-за угла появился какой-то че­ловек в черном плаще, в каких обычно выходят на сцену оперные убийцы.

То был ожидаемый мною Кларенс Смит, он же Рамон Гонзалес.

В этом пастухе из Техаса была какая-то врожденная артистичность, и, если бы он тратил свои способности не на шпионаж и убийства, возможно, он остался бы в истории цирка как большой артист…

Но – увы! – он любил только деньги и госпожу Янковскую, впрочем, последнюю, как мне казалось, несколько меньше, чем деньги!

Смит прошелся вдоль дома, посмотрел на окна верхнего этажа и поднес к губам какой-то темный предмет (я сперва не разобрал, что это такое), минуту стоял молча и вдруг издал нежный протяжный звук…

Это была простая губная гармоника!

Смит проиграл лишь одну музыкальную фразу и смолк, опять посмотрел вверх и скрылся в тени…

И вдруг откуда-то из темноты полились звуки одновременно задорной и грустной песенки…

Странная это была мелодия, вероятно, какая-нибудь мексиканская или индейская песня, давным-давно слышанная Смитом где-нибудь в пустынных, неприветливых прериях, и ее исполнение говорило о незаурядном таланте исполнителя.

Нежная и жалобная мелодия лилась, как серебристый ручеек, разливалась вдоль улицы, поднималась вверх, таяла в ночном небе. Песенка звала, завораживала, призывала…

Должно быть, так вот завораживают звуками своих дудочек укротители змей. Вероятно, это сравнение пришло ко мне позже, в тот момент я не думал ни о каких укротителях – меня самого околдовали эти звуки.