Время шло, отмеряемое нудным тиканьем стенных часов. Из
шкафа изредка доносился шорох: Надежда с парнями устраивались поудобнее. Как я
им завидовала – они были вместе, им было не страшно…
Время шло и шло, и ничего не происходило. Это глупое
ожидание так измучило меня, что я уже готова была вскочить и закричать во весь
голос: «Все! Уходим!» – и вдруг именно в эту секунду в дверях квартиры
повернулся ключ.
Я застыла и напряглась как пружина, вся превратившись в
зрение и слух.
Скрипнула открывшаяся дверь, в коридоре раздались шаги
Максима, я все еще узнавала их безошибочно. Вот он вошел в комнату, щелкнул
выключателем, тихонько чертыхнулся, когда понял, что нет света. Я поняла, что он
сейчас видит женский силуэт на фоне окна. Пора было подавать реплику.
– Максим, наконец-то ты пришел. Развяжи меня! У меня
затекли руки и ноги.
– Сейчас, сейчас. Я освобожу тебя и себя. Сейчас мы оба
будем свободны.
Я тихонько выглянула из своего убежища. Максим подошел к
креслу. В руке его блеснул нож.
– Максим, не убивай меня! – закричала я.
Этот возглас был условным сигналом, по которому оперы должны
были прийти мне на помощь. Со стороны стенного шкафа послышалась возня, потом
глухие удары, но никто не появился.
До Максима наконец дошло, что мой голос доносится откуда-то
со стороны. Он дотронулся до лица женщины в кресле… и отдернул руку с криком:
– Кукла! Ловушка! Ты подстроила мне западню, но не
думай, что это спасет тебя!
Он оттолкнул кресло с манекеном и бросился в ту сторону,
откуда услыхал мой голос. Я вылезла из-под тумбочки и на четвереньках отползла
в сторону как можно быстрее. Максим заметил какое-то движение и свернул в мою
сторону, тогда я вскочила на ноги и, не скрываясь, заметалась по комнате.
Максим настигал меня, тяжело и хрипло дыша, в руке его сверкал нож. И тут под
его ногами подломилась та самая гнилая доска, которая едва не стала причиной
моей гибели. Максим потерял равновесие, покачнулся, нелепо размахивая в воздухе
руками, стараясь ухватиться за что-нибудь, я в это время застыла в углу как
изваяние, и никакая сила не могла заставить меня протянуть ему руку. Через долю
секунды Максим с размаху выпал в окно. Звон окончательно разбитого стекла
слился с его криком, страшным и полным изумления. И в этот момент очень кстати
распахнулась дверца стенного шкафа и оттуда выскочили красные и растрепанные
Толя с Димой. Они бросились к окну, а за ними не спеша вылезла Надежда.
– Маринка, ты жива? Представляешь, эти орлы в самый
нужный момент не смогли дверь открыть, заклинило ее, видишь ли…
Мне было не до двери, я уже стояла у окна. Во дворе было
довольно светло и на дне колодца было хорошо видно безвольно провисшую на
металлической конструкции фигуру.
– Ох, мать честная! – Дима схватился за голову. –
Ну будет нам от Громовой, не сумели предотвратить инцидент. Слава Богу, хоть ты
жива, а то я бы себе никогда не простил, да и Громова тоже. Но подозреваемый
погиб. Эх, и зачем я только согласился на эту авантюру!
Дима бросил на меня тоскливый взгляд, мне стало его очень
жалко: Громова – женщина крутая, влетит теперь ребятам по первое число.
– Ну, Дима, – попробовала я его утешить, –
все не так плохо. Я все-таки жива. А насчет того, что там внизу лежит бывший
депутат Государственной думы Максим Костров, – это еще надо проверить. Я
один раз уже видела, как он выпал из окна – и что из этого?
Дима переговорил по телефону, обрисовал ситуацию, получил
предварительный нагоняй и приказ ждать опергруппу и никого не пускать на место
происшествия.
Группа приехала минут через пятнадцать, нас предварительно
допросили, несколько раз сфотографировали комнату и окно, отпилили для
экспертизы кусок гнилой доски и повели меня вниз для опознания трупа.
Выглядел он ужасно, меня сразу замутило. Увидев его лицо, до
неузнаваемости разбитое железной перекладиной лесов, я почувствовала, как во
мне просыпается прежний страх. Неужели это опять не он? Когда же наконец
закончится этот кошмар?
Я повернулась к стоявшему рядом судмедэксперту и сказала:
– Можно оторвать или закатать его правый рукав? Я
должна взглянуть на его руку выше локтя!
Эксперт кивнул и подал знак молоденькому милиционеру. Тот, с
явной неохотой прикасаясь к трупу, расстегнул и разрезал доверху рукав рубашки.
На мертвенно-бледной коже внутри ближе к подмышке отчетливо выделялся знакомый
с шрам восемью рубчиками.
– Да, это Максим Костров, я в этом совершенно
уверена, – сказала я и заплакала.
Кошмар закончился, но поняла я это только через три дня.
Эти три дня я спала, часами нежилась в ванне и смотрела
телевизор, все подряд. Через три дня я очухалась. Алику надо было на следующий
день переводить на конференции, а потом прием в шведском консульстве и банкет.
Но сегодня вечером он был свободен, это совпадало и с моими планами. Я
приготовила на ужин цыпленка и салат, на десерт купила мороженое, мое любимое,
фисташковое, купила бутылку сухого вина. Не знаю, как там у Алика с Леной или
еще с кем-нибудь, но сегодня он будет со мной и эту ночь запомнит надолго. Я
тщательно накрасилась, надела свое самое любимое платье, тут как раз пришел
Алик. Он посмотрел на меня удивленно, но ни о чем не спросил. Мы поели довольно
быстро, а потом…
Ух как я старалась, чтобы он не забыл эту ночь! Не знаю,
откуда я этому научилась, наверное, у женщины любовь сродни инстинкту, как у
кошки – ловить мышей, но все у меня получалось очень здорово. Наконец он
заснул, обессиленный и счастливый, бормоча во сне какие-то нежности. Я тихонько
прикорнула рядом.
Утром он поспешил на работу, а я встала и принялась за
уборку и занималась этим полдня. К обеду квартира блестела. Я оделась,
подкрасилась, собрала свои вещи. Напоследок еще раз прошлась по квартире,
что-то еще забыла? Ах да! Я достала из нижнего ящика кухонного стола тот самый
нож, с которого все началось, завернула его в пакет с общим мусором и вынесла
на помойку. В этих старых домах в центре нет мусоропровода, поэтому мне
пришлось спускаться. Когда я вернулась, в прихожей стоял Алик и недоуменно
разглядывал мой чемодан.
– Маринка, что это? Куда ты собралась?
– Я хотела оставить тебе письмо, но так даже лучше. Я
ухожу, Алик.
– Куда? – спросил он тупо.
– Домой.
В его глазах я не заметила облегчения, и это меня очень
порадовало.
– Домой? Но разве тебе здесь плохо?
– Мне здесь хорошо. Но у меня есть свой дом и семья, я
по ним соскучилась.
– Ну, навестила бы их.
– Ты не понял, милый, – мягко сказала я. – Я
хочу жить дома самостоятельно. Мне надо очень много сделать, я и так потеряла
кучу времени.