– Простите за беспокойство, но не знает ли кто-нибудь
из вас… гражданина Ильичевского из семнадцатой квартиры?
Вежливость незнакомца вызвала у старух настороженный
интерес, но, поскольку в наше время шпионов не боятся, а скорее, ждут от них
спонсорской помощи или еще каких-нибудь жизненных благ, старухи пошли на
контакт и ударились в воспоминания.
– Ильичевский… Да, что-то знакомое. Митревна, может ты
помнишь, ты, почитай, с самой войны тут безвыездно живешь…
– Так это, кажись, Иван Игнатьич, что из органов.
Точно, он ведь как раз в семнадцатой жил.
Гржемский напрягся, весь превратившись в слух и вместе с тем
стараясь ни одним звуком, ни одним движением не выдать своего заинтересованного
присутствия, рассчитывая на то, что никто обычно не обращает внимания на
человека, тихо сидящего в закрытой машине, его воспринимают как неодушевленный
элемент пейзажа.
Напряженное внимание старого коллекционера вызвала фамилия
Ильичевский. Он на всю жизнь запомнил старую канцелярскую папку с завязками, на
которой круглым отчетливым почерком было написано «И. И. Ильичевский.
Протоколы». Эту папку положил ему на стол восемь лет назад подозрительный
старик Примаков. Он развязал матерчатые завязки, открыл папку, и Леопольд
Казимирович утратил покой. В этой папке лежали те самые офорты. И теперь все
вставало на свои места. Неизвестный ему И. И. Ильичевский работал в органах.
Все знают, как много бесценных сокровищ прилипло за годы репрессий к «чистым рукам»
чекистов. К рукам Ильичевского прилипли, может быть, среди многого другого,
офорты Рембрандта. Ильичевский и Примаков жили в одной квартире, и офорты
попали в руки Примакова, скорее всего, после смерти старого чекиста. Хотя,
может быть, Ильичевский послал соседа к нему, Гржемскому, чтобы узнать истинную
ценность офортов. Это можно уточнить, выяснив дату смерти Ильичевского.
Узнавать эту дату Гржемскому не пришлось – дотошная Митревна
вспомнила, порывшись в памяти:
– Иван-то Игнатьич из семнадцатой давно помер, еще при
старой власти, при советской то есть… Когда же это было… аккурат, когда
Анджелка из двенадцатой негритенка родила…
Такое яркое событие помнили все присутствующие, и
совместными усилиями установили, что случилось это в восемьдесят четвертом
году. Значит, Примакову офорты достались после смерти Ильичевского.
Старухи между тем продолжали конференцию:
– Иван Игнатьич серьезный был мужчина, солидный. А вы
как бы на него маленько внешностью смахиваете. Вы ему случаем не родственник ли
какой будете?
В последнем вопросе прозвучала уже традиционная
отечественная подозрительность. Элегантный господин пробурчал в ответ что-то
нечленораздельное и поспешил ретироваться. Леопольд Казимирович чуть выждал и
тронулся за ним следом. На улице иностранца ждало такси. В этот день Гржемскому
приходилось все время кого-нибудь преследовать. На этот раз пришлось ехать
недалеко – такси высадило элегантного господина около гостиницы
«Санкт-Петербург». Гржемский поспешил за ним в холл гостиницы. Импозантный
швейцар, в прежние времена зорко следивший, чтобы посторонние не проникали в
гостиницу, не положив что-нибудь ощутимое ему в карман, теперь стоял у дверей
просто как украшение интерьера. Леопольд Казимирович подошел к стойке портье,
как только интересовавший его господин отошел от нее с ключами.
– Будьте любезны, – обратился он к девушке за
стойкой, – этот господин, который только что отошел от вас, – я
аккредитован на одной с ним конференции по… астроирригации, но нас не
представили друг другу. Скажите, его фамилия, кажется, Моррис?
Чтобы придать большую убедительность своему вопросу,
Гржемский пододвинул к девушке сложенную вдвое двадцатидолларовую купюру.
Девушка взглянула на купюру пренебрежительно, но купюра тем не менее от ее
взгляда бесследно исчезла, и ответ последовал, хотя интонация была такова, что
старый коллекционер почувствовал себя бедным просителем.
– Никакой не Моррис, это мистер Алекс Ильичевски из
триста шестого номера.
Гржемский сдержанно поблагодарил ее и наконец отправился домой.
Дома он набрал номер телефона гостиничного коммутатора и
попросил соединить с мистером Ильичевски из триста шестого номера. Мистер
Ильичевски вежливо поздоровался по-английски, но Леопольд Казимирович в эти
игры играть не собирался и спросил на чистом русском:
– Вы покойному Ивану Игнатьевичу Ильичевскому кем
доводитесь?
– А с кем я говорю? – осведомился мистер
встревожено.
– Вы меня не знаете, а вот я об Иване Игнатьевиче
Ильичевском много чего интересного знаю. Так все-таки, кто вы ему?
– Давайте встретимся и поговорим. Я в вашей стране не
очень доверяю телефону.
– Судя по вашему произношению, эта страна не так уж
давно была и вашей… а мои планы таковы, что скоро она не будет и моей. Но я с
вами согласен, по телефону лучше ни о чем серьезном не говорить. Давайте
встретимся завтра в час дня у входа в Петропавловскую крепость. Вам от
гостиницы очень близко. Да и мне недалеко.
– Как я вас узнаю?
– Я сам вас узнаю, этого достаточно.
На следующий день ровно в час дня Леопольд Казимирович
подошел у ворот Петропавловской крепости к нервно прохаживающемуся господину.
– Так все-таки кем же вы доводитесь покойному
Ильичевскому? И почему вы так нервничаете и не можете спокойно ответить на
такой, казалось бы, простой вопрос?
– С чего вы взяли, что я нервничаю?
– Мне кажется, это совершенно очевидно.
– Иван Игнатьевич… я его сын… от первого брака. Они
разошлись с моей матерью, она растила меня одна, а потом, через много лет, мы
уехали. Эмигрировали в Штаты.
– И как поживает ваша матушка?
– Она умерла.
– И что же, если не секрет, привело вас сюда, к нам?
– По-моему, узнать о судьбе отца – вполне естественное
желание. Да, в конце концов, почему интересно, я должен перед вами
отчитываться? И вообще – вы кто такой? Я вам все про себя рассказываю,
неизвестно, по какой причине, а вы мне даже не представились.
– Но, между прочим, вы мне тоже не представились.
Фамилию вашу я узнал совершенно случайно, а поскольку батюшка ваш покойный
крайне меня интересовал, я рискнул познакомиться с вами и узнать ваши планы.
– Скажите проще, что вы за мной следили? Так кто же вы?
– Позвольте, раз вам угодно – Гржемский Леопольд
Казимирович.
– А дальше? Кто вы и чем занимаетесь?
– А вам не кажется, что по своему возрасту я вполне
могу находиться, как у нас раньше говорили, на заслуженном отдыхе?
– Ваша поразительная активность как-то не вяжется с
понятием «отдых». Так с чем же связан ваш подозрительный интерес к моему
покойному отцу?