Большое зло и мелкие пакости - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 43

Когда капитан прибыл на место происшествия, ящик стоял как раз в левом углу сцены.

— Маша, вы точно помните, что ящика не было?

— Нет. Не точно. Я не смотрела. По-моему, не было.

— А потом вы не видели его?

— Когда потом?

— На банкете?

— Нет. Не видела.

— Вы думаете, что убийца спрятался в ящике для записок? — поддел его врач, до этого благородно помалкивавший. Никоненко махнул на него рукой.

— Маша, вы пришли к началу вечера?

— Я опаздывала. Я бежала, споткнулась на крыльце и схватилась за Вовку Сидорина. Он тоже опаздывал.

— Он спешил, так же, как и вы?

— Наверное. Нет, он не бежал, как я. Он шел медленно. Когда я его схватила, он отдернулся, как будто я ему больно сделала.

— Вы разговаривали с ним?

— Пока входили в школу. Потом он куда-то пропал. Наверное, Дину искал. Он всю жизнь был влюблен в Дину. Она… очень красивая. Как была, так и осталась.

Мария Суркова говорила, как совершенно нормальный человек, — исчезла неестественная громкость и четкость речи и сумасшедший блеск пропал из темных глаз. Оказалось, что она самая обыкновенная женщина — страшненькая от пережитой операции, потери крови и сегодняшнего ночного потрясения.

Кому она нужна так, что убить ее решились прямо в больнице, где всегда есть люди — охрана, дежурные врачи, ночные сестры?! Откуда убийца знал, в каком она состоянии? Почему был уверен, что она не сможет встать? Не поднимет шум?

Он знал, что ей колют снотворное. Он знал, что она очень слаба.

Выходит, он приходил к ней?

Или это — она?

Больше всего на свете он боялся, что это именно она.

— Маш, вы не помните, кто-нибудь из гостей принес с собой в раздевалку сумку с луком?

Она помолчала, как будто не сразу смогла понять, о чем речь.

— Какую сумку?

— Обыкновенную сумку. Серо-коричневую. С перьями лука.

Она еще подумала.

В голове, которая сегодня была почему-то намного меньше, чем вчера, и там даже обнаружилось место для нормальных человеческих мыслей, медленно заклубилось какое-то воспоминание.

Действительно, была сумка с луком. Точно была. Но где? В раздевалке? Или на крыльце? Или в овощном магазине напротив работы, где Маруся покупала огурцы для Федора?

— Я не помню. Была какая-то сумка, только я не помню где. А как вас зовут?

— Меня зовут Игорь. Игорь Владимирович Никоненко.

— Вы думаете, он меня все-таки убьет, Игорь Владимирович?

— Я не знаю, — сказал Никоненко честно, — но я постараюсь сделать все, чтобы вы остались целы.

Ты уже два дня старался.

Будешь дальше так же стараться, ее как пить дать укокошат.

Охрану к ней, конечно, никто и не подумает ставить. Это вам не Потапов Дмитрий Юрьевич. Это дело президент под личный контроль не возьмет. И Генеральному прокурору до потерпевшей Сурковой дела столько же, сколько мне до вождя племени зулусов из Центральной Африки.

— Хватит, — сказал врач решительно, — вы ее уже успокоили.

— Постарайтесь не бояться, — попросил Никоненко. Душевный тон, когда на помощь не приходил Анискин, давался ему плохо. — Сюда он больше точно не придет. А там посмотрим.

— Мне нельзя, — сказала она серьезно, — у меня Федор.

— Вы что? — спросил врач грубо, когда они вышли в коридор. — Не могли ей сказать, что это все ерунда?

— Не мог, — отрезал Никоненко.

— Почему?

— Потому что это не ерунда.

Из ординаторской он позвонил Печорину.

— По крайней мере, — сказал полковник недовольно, — это подтверждает, что стреляли действительно не в Потапова. Нам от этого только плюс. Если всю комбинацию не придумали для отвода глаз.

Никоненко промолчал. Он был совершенно уверен, что дело тут вовсе не в “отводе глаз”, и полковник знал его точку зрения.

— Дятлов с Морозовым свидетелей опрашивают. Тебе бы тоже этим заняться, Игорь Владимирович.

— Разрешите навестить Дмитрия Лазаренко и Больц?

— Ищешь, где погорячее? — спросил полковник то ли с осуждением, то ли с одобрением.

— Никак нет. — За окном сияло солнце, мокрый асфальт сверкал нестерпимо. Неужели все-таки весна? — Собираюсь допросить мать и… подругу.

Язык неожиданно зацепился за слово “подруга”, и поэтому выговорилось оно нечетко. Полковник ничего не заметил.

— Валяй, — сказал он свое любимое слово. — Вечером подъезжай, поговорим. А с записками надумал чего?

— Пока нет, — соврал Никоненко. — Пока думаю.

Он положил трубку, подошел к окну и распахнул форточку. Плотный влажный воздух, в котором совершенно осязаемо плескалась весна, вломился в затхлое помещение, стукнул деревянной рамой, сквозняком дернул дверь.

Надо ждать, когда она очухается, и начинать все сначала — что у нее за работа, что за семья, что за квартира, что за зарплата, что за мужики присутствуют в ее жизни. Нужно поднимать все связи ее подруги и выяснять, что за выгода может быть той от смерти этой.

Совсем близко ревело Садовое кольцо. Ревело тоже как-то очень по-весеннему, настырно, весело, освобождение, и птаха кричала ошалевшим от весны голосом, и вода капала, лупила по жестяному крашеному подоконнику.

Капитан вздохнул и прикрыл форточку, выгнав весну на улицу.

Он должен работать. Он должен правильно думать, и тогда, может быть, эта самая Суркова, владеющая капельницей, как фехтовальщик рапирой, останется жива.

Думать ему не хотелось. Работать было лень.

Вздохнув так, что что-то пискнуло то ли в груди, то ли в желудке, он пролистал записную книжку и нашел телефон.

У полковника мобильный имеется, подумал он, рассматривая желтую допотопную трубку, а нам не положено. Не заслужили. Скажите спасибо, что в Москву взяли, а то сидел бы в сафоновском райотделе до пенсии.

Вот будет пенсия, куплю новый гамак и заведу… пасеку.

Почему именно пасеку, Никоненко не знал, мед с детства терпеть не мог, просто слово было хорошее. Такое… летнее, пахнущее липовым цветом, лугом, влажным речным песком и ромашками.