Разумеется, за ней гнались. Они имели на это полное право. Акико была очень ценным товаром, способным приносить доход много лет. Заправилы фуядзё не имели никакого отношения к якудза. Тем не менее, основатели “замка, не ведающего ночи”, были суровыми дельцами, и их потомки, унаследовавшие этот дом терпимости, мало чем отличались от своих предков. И хотя оккупационные силы разогнали Ёсивару и фуядзё, естественно, был вынужден сменить адрес, его заправилы восприняли бегство Акико весьма неодобрительно. Правду сказать, дни хотели как можно скорее поставить все на свои места и с этой целью отрядили двух головорезов, велев им возвратить девочку туда, где ей надлежало находиться, а в случае, если это окажется невозможно, самым суровым образом покарать ее за вероломство.
Впервые Акико заподозрила, что ее преследуют, когда заметила две движущиеся тени, одна виднелась впереди, вторая — позади, на расстоянии двух домов. Она и вовсе не заметила бы этих теней, ведь они двигались совершенно бесшумно, если бы не кошка. Четверо крошечных котят прилипли к ее набухшим соскам, когда Акико, спотыкаясь, вступила на пятачок, который кошка считала своей вотчиной. Вздрогнув, кошка вскочила, выгнула спину и зашипела на незваную гостью, обнажив клыки; ее красноватые глаза сверкали в тусклом свете.
Акико вскрикнула, сердце ее болезненно сжалось и затрепетало; она шарахнулась в сторону, спасая голову и плечи от рассерженной кошки, а ноги ее тем временем скользнули по мостовой в противоположную сторону. Тогда-то Акико и заметила слаженное движение теней, и ее глаза расширились. Она прижалась к какой-то холодной стене и посмотрела по сторонам. Нигде никого. Тишина. Машин не было, и улица выглядела нереально. Поблизости не оказалось и кобана — полицейской будки.
Она все еще находилась в районе Асакуса, где царили древние нравы, остатки Токио прошедших столетий. Дома тут были маленькими и приземистыми, сделанными из дерева и вощеной бумаги, как некогда во всей Японии. Никаких башен из стали и стекла, как в других районах города. Акико, сердце которой по-прежнему колотилось, отошла от ощетинившейся кошки. Теперь она была уверена, что длинная рука фуядзё уже тихо тянется к ней. Но девочка решила, что им не удастся вернуть ее в это ненавистное место. Она скорее умрет, но прежде обязательно изувечит кого-нибудь.
Неистовая ярость захлестнула ее как волна, как испепеляющий жар, который долго накапливался в ней и который прежде она почти не осознавала. Акико быстро присела, уголком глаза заметив какое-то черное пятно, мутное и размытое, которое промелькнуло подобно бегущей туче, на миг скрывшей лик луны.
Она без колебаний открыла свой бамбуковый чемоданчик и достала оттуда пистолет, совсем маленький, двадцать второго калибра, с перламутровой рукояткой, хорошо смазанный и в полной боевой готовности. Он был заряжен, и Акико дважды проверила это, прежде чем забрать его из тайника под футоном матери. Зачем Икан было нужно это оружие? Этого Акико понять не могла, но в тот день, год с лишним назад, когда она нашла пистолет, у нее достало ума никому об этом не говорить, даже с матерью она не поделилась своим открытием. И сегодня она решила не оставлять пистолет. Теперь она поняла почему.
Они приближались. Акико быстро застегнула свой чемоданчик и стояла спокойно, спрятав пистолет за спину. Удивительно, но она не испытывала никакого страха. Она была рождена ночью, и темнота не приводила ее в первобытный ужас, какой испытывает большинство людей. Мир без света был ее родной стихией, она наслаждалась своей невидимостью, которую обретала среди теней. Ночами в фуядзё она нередко поднималась с футона и бесцельно слонялась по многочисленным комнатам, вырабатывая остроту ощущений и способность уверенно двигаться ощупью; она украдкой карабкалась по черным лестницам и проползала через вентиляционные отверстия, чтобы подсмотреть, чем занимаются парочки.
Один подошел. Гибкий и стройный, он так сливался с тенями, что она почувствовала его приближение, только когда он едва не налетел на нее. В невольном испуге Акико повернула голову, сдавленно вскрикнула и выругала себя за то, что не почуяла врага раньше.
— Чего вы хотите? — спросила она хриплым шепотом, тихим как ночной ветерок, от которого шуршала крона кипариса у нее над головой.
Человек промолчал, потому что звук мог выдать его. Акико почувствовала, как ее сердечко трепещет от противного страха. Ее глаза были широко открыты, зрачки расширились до предела, она вглядывалась в темноту, стараясь уловить хоть какой-нибудь отблеск света, который превратил бы его из привидения в нечто более осязаемое.
— Я знаю, что вы там, — сказала она тихо, стараясь унять дрожь в голосе. — Если вы приблизитесь, я убью вас.
Как она ни храбрилась, но все же начала дрожать. Она почувствовала, как холод пронизывает ее до самых костей, все вокруг казалось чужим и недоступным.
Акико едва не расплакалась, и это помогло ей решиться. Она знала, что чем дольше будет ждать, тем с большей вероятностью утратит самообладание. Дрожь уже пробегала по ее напряженным мышцам, терзая ее, словно лихорадка. Или сейчас, или никогда. Надо только положиться на свое зрение. Она не заметила, чтобы он выходил из тени, в которой стоял. Значит, он все еще там, совсем рядом. Все эти привидения и твари, способные преображаться детские сказки.
“Я боюсь, — сказала она себе самым спокойным внутренним голосом, на какой только была способна. — Но он убьет меня, если я ему это позволю, или, по меньшей мере, притащит обратно в фуядзё, что, разумеется, куда хуже смерти”.
Она уже извлекла пистолет из-за спины, когда ощутила слева чье-то присутствие, и подумала: “Второй!” Она почувствовала, как что-то сдавливает ей горло, и машинально попыталась набрать в грудь воздуха. Не сумев этого сделать, она в панике вскрикнула и, подняв пистолет, нацелила его на какое-то смутное пятно. Ее указательный палец давил на курок. Она была готова на все, лишь бы набрать воздуха в изнемогающие легкие.
От грохота выстрелов она закричала в ярости и страхе. Звук ударил в ее барабанные перепонки, и Акико пошатнулась. Ее тошнило от резкой вони пороха и от испепеляющего жара, источаемого чем-то непонятным, пронесшимся мимо нее подобно деснице смерти.
Свет ослепил ее, и Акико вырвало на какую-то деревянную стенку, а потом она сползла по ней вниз, потому что ноги подогнулись. Что-то попало в глаза, она подняла свободную руку и вытерла лоб. В мокрые спутанные волосы набился песок, его крупицы скользили между пальцами. Ночью кровь казалась черной. Ее запах, похожий на запах меди, наполнял ноздри, заставляя Акико снова и снова давиться в судорогах, вытирать лицо. Теперь она судорожно рыдала.
Какая-то тень нависла над ней, и она машинально подняла пистолет вверх, теперь уже почти не целясь. Ствол раскачивался из стороны в сторону. Она попыталась нажать на спусковой крючок, но палец не слушался ее. А потом кто-то вытащил пистолет из ее обмякшей руки, и она сдалась, все еще рыдая и причитая сквозь слезы:
— Не отводите меня обратно, я не хочу возвращаться.
Ее подняли с мостовой, она почувствовала прикосновение ветерка к разгоряченной щеке, потом услышала скрип, хлопок, скрежет задвигаемого засова. Ее окутало тепло чьего-то жилища. Дом был чужой, незнакомый, но сейчас она сознавала лишь, что это не фуядзё. Ее голова опустилась...