— Томкин разыгрывает перед тобой спектакль, потому что ему нужна твоя помощь.
— Думаю, ты не прав. Он не настолько двуличен, как ты полагаешь.
— Послушай. Твой ниндзя приходит и убивает людей. — Кроукер разгорячился. — Где-то у него тоже есть дом, люди, которых он любит, — но это ничего не меняет.
— Ты слишком упрощаешь...
— Томкин — мошенник. И ты должен это понять.
— Ты смотришь на него только с одной стороны. Кроукер покачал головой.
— Нет, Ник. Просто я знаю его дольше чем ты, вот и все.
По пути в город Кроукер рассказал Николасу то немногое, что ему было известно об обстоятельствах гибели Винсента.
Он высадил Николаса у нового здания Томкина на Парк-авеню, потом заехал в бюро судебно-медицинской экспертизы. Там его ждал отчет патологоанатома о смерти Винсента. Бросив мокрый пиджак на спинку зеленого стула, лейтенант достал из нагрудного кармана мятную резинку, положил ее в рот и открыл папку.
От того, что Кроукер там прочел, у него выступили капельки пота на лбу и над верхней губой. Он провел рукой по густой шевелюре и выругался про себя. После этого лейтенант снял телефонную трубку.
— Нейт? — К телефону пригласили главного патологоанатома. — Это Кроукер. Спасибо, что так быстро подготовили отчет. Кто-то здорово потрудился.
— Я сделал это сам. — В голосе Граумана слышалась усталость. — Мы здесь все потрясены, и...
— Послушай, Нейт, я занимаюсь этим делом.
— Ну и что ты выяснил? Только не заливай.
— Не много, — признался Кроукер. — Похоже, это как-то связано с убийством Терри Танака и Эйлин Окура. Они были друзьями Винсента.
— Я помню это дело. Винсент сам делал вскрытия. Но какая здесь связь? Ведь способ убийства совсем другой. Кроукер потер глаза.
— Пока могу только сказать, что дело не в способе убийства.
— Понятно. Я позвонил Доку Дирфорту — хотел, чтобы он узнал об этом от меня.
— Как он это воспринял?
— Плохо. Послушай, Лью, я... мы все были бы тебе очень обязаны, если бы... ты понимаешь...
— Я знаю, вы были друзьями. Не сомневайся, как только мне что-нибудь станет известно, сразу же дам тебе знать. — В дверях появился ухмыляющийся Вейгас. Кроукер поднял палец и прикрыл трубку ладонью.
— Подожди, я сейчас закончу.
— ... о похоронах, — говорил Грауман.
— Обязательно, я хочу там быть. — Лейтенант посмотрел на отчет. — Ты уверен насчет этого вещества?
— Я уже сказал, что сам производил вскрытие. Ошибка исключена.
— Хорошо. Это очень существенно.
— Яд попал в организм незадолго до смерти, и это не могло произойти случайно.
— Значит, — глаза Кроукера скользнули по, строкам отчета, — “модифицированный нервно-паралитический токсин, ослабляющий мускульные реакции в такой степени, что…”
— К тому времени, когда это случилось, Винсент был практически беспомощен.
— Но это не инъекция?
— Нет. Это органический яд, который действует только при попадании в дыхательные пути. Винсент вдохнул его с очень близкого расстояния. Возможно, он знал убийцу.
— Или просто ничего не подозревал. Кто угодно мог подойти к нему и брызнуть аэрозолем. Ладно, я тебе перезвоню.
— Буду ждать.
Кроукер задумчиво опустил трубку на рычаг. Его агент по-прежнему молчал. Почему он столько возится?
— Заходи, — пригласил он Вейгаса и передвинул языком резинку во рту. — Куда это ты так вырядился?
На Вейгасе был бордовый пиджак с широкими отворотами, расклешенные брюки того же цвета и розовая сорочка со стоячим воротничком.
— Копался в дерьме, — ответил Вейгас; с его лица не сходила широкая улыбка. — Три месяца готовились. Кроукер хмыкнул.
— Обычное дело. — Его мысли были все еще заняты отчетом о вскрытии.
— Нет, парень. Совсем не обычное. — Вейгас поудобнее прислонился к дверному косяку. — На этот раз среди дерьма я нашел одну лапочку.
Кроукер поцокал языком.
— Может, скажешь, что решил совместить приятное с полезным? Вейгас покачал головой, и его ухмылка стала еще шире.
— Нет. Только не с ней — эта лапочка особенная.
— Да? Все они одинаковые шлюхи, парень. Вейгас ждал этого замечания. Он ткнул пальцем в Кроукера, торжествующе выпалил:
— Но не она. Я был ее ангелом-хранителем и доставил ее тебе в целости и сохранности.
Кроукер озадаченно посмотрел на приятеля.
— О чем ты, черт возьми, толкуешь? Вейгас добродушно рассмеялся.
— То, что я привез в своем фургоне, парень, стоит больших денег. Поедем со мной, не пожалеешь.
Кроукер взял пиджак и двинулся по коридору вслед за Вейгасом.
— Смотри, старик, — предупредил лейтенант. — У меня нет времени на твои фокусы.
— Никаких фокусов, парень. — Вейгас снова засмеялся и вызвал лифт, — Ты не пожалеешь, вот увидишь.
Он похлопал Кроукера по спине. Открылись двери лифта, и они вошли в кабину. Вместе с ними спускался полицейский с подозрительного вида пуэрториканцом, очевидно, чтобы взять у него отпечатки пальцев и сделать фотографии.
Кроукер и Вейгас вышли из боковой двери и в холодном тусклом свете бетонного тоннеля подошли к полицейскому фургону. В узком проходе фигура Вейгаса казалась исполинской.
Он положил руку на плечо Кроукера, и тот вспомнил об одной операции, в которой они участвовали когда-то вместе. “Господи!” — подумал Кроукер. Они тогда уже и не надеялись выбраться из кровавого месива. Отчетливая картина предстала перед глазами лейтенанта: он лежит на земле с раздробленным плечом, а из-за обгоревшей машины, как ангел мщения, появляется Вейгас. Он подходит к тому здоровенному негру, в одной руке которого тяжеленная цепь, а в другой — тупорылый пистолет, и берет его голыми руками. Кроукер никогда еще не видел, чтобы человек так быстро рухнул от одного удара. В ту ночь было еще три трупа. Господи!
Кроукер почувствовал, как рука Вейгаса сжимает его плечо.
— Ничего не бойся. Мы ведь помогаем друг другу, так? Мне на всех тут наплевать — пускай строят из себя святых. У меня есть своя работа, и я ее делаю. А остальные — каждый обделывает свои делишки. Совести у них нет, и сердца тоже. Одно на уме: не проглядеть бы того, кто готов их подмазать. — Вейгас вдруг замолчал и тряхнул головой как раненый зверь. — Прости, Солдат, сегодня был тяжелый день. — Он грустно улыбнулся. — Правда, тяжелое дежурство.
— Ничего, Смельчак.
Когда-то давно они дали друг другу прозвища, и это согревало их в суровые полицейские будни. Иногда, в те дни, когда работа душила Кроукера, он думал, что все это насквозь фальшиво.