Лужон и Хаамади скрылись в крепости, а Кристрен все сидела у залива, пытаясь осмыслить услышанное. Многое теперь представлялось совершенно в ином свете. Синтайр проник на «Омалу», вступил в союз с соромиантами, Синтайр искал ее, Кристрен, и подключил к этому соромиантов. Девушка задрожала. С другой стороны, она начала понимать, как важна ее миссия и как мало у нее времени. Можно хоть до осени шпионить за соромиантами и их союзниками, да только кто тогда будет искать Куриона?
Девушка стала думать, как выбраться с треклятого острова. Плыть на материк было небезопасно, а где швартуются корабли Синтайра, она так и не узнала. И если украсть даже лодку, она точно привлечет к себе внимание саракконов.
Что-то прервало размышления Кристрен. Примерно в пятнадцати метрах от нее, там, где дно резко уходило из-под ног, на воде появилось черное пятно. Прилив медленно двигал его к берегу. Пятно приблизилось, и Кристрен задрожала, поняв, что это такое.
Осьминог!
Страх парализовал саракконку, она буквально приросла к месту. Поднявшись на поверхность воды, осьминог приближался с каждой волной. Теперь его отделяло от девушки всего несколько метров. Кристрен понимала, что может выбраться из воды и подняться на скалы, где она будет в безопасности. И все же девушка не сдвинулась с места, даже когда щупальца осьминога коснулись прибрежных скал.
Кристрен смотрела, как присоски, огромные и бурые, баламутят воду, пульсируют, приближаются. Теперь вместе со страхом она чувствовала стыд. Кристрен на все корки ругала себя за то, что она, заслужившая право называть себя онндой, испытывает нечто подобное. Откуда взялся этот страх, лишавший возможности рационально мыслить и действовать? Наверное, все дело в ее внутреннем мире, мечтах, грезах и снах. В снах, после которых она просыпалась в холодном поту, с прилипшими к щекам волосами и долго не могла прийти в себя. Ледяное дыхание кошмара преследовало ее даже днем, окутывая окружающий мир призрачной дымкой.
Огромная волна вытолкнула осьминога на мелководье, и Кристрен увидела пузырьки воздуха, бурлящие возле разверстого рта. Малиновый клюв был кривым и острым, как коготь бритвозуба. Желтые глаза уставились на Кристрен, и только тогда она заметила, что они подернуты пеленой. Осьминог был мертв, наверное, его убил какой-то хищник еще на глубине. К берегу его вынесли волны прибоя, так что бояться нечего.
Прочитав короткую молитву Яхэ, Кристрен окунула руки в воду и обрызгала лицо. Хотелось смеяться и плакать от стыда. Как же так вышло, ведь, готовясь стать онндой, она училась бороться со слабостями и проявлять упорство и настойчивость.
Только Курион знал о ее страхе. Он пытался помочь сестре, но ничего не получалось, а теперь Курион вообще не станет с ней разговаривать. Ее собственный брат!
Осьминог лежал у самого берега, вода заливала тусклые глаза. Щупальца безвольно качались, на волнах прибоя. Крошечные рыбки начали объедать присоски. Если им не страшно, то чего же так боится она?
Наконец Кристрен встала. Войдя в теплую воду, она дрожащими руками вырвала у осьминога клюв. Используя его вместо ножа, девушка стала обрубать щупальца, а затем перевязала ими тело огромного моллюска так, что оно приняло вытянутую форму каноэ. Саракконка прошлась по берегу и коротко обрезала ветви у стволов деревьев, которые повалил шторм. Связав стволы оставшимися щупальцами, Кристрен положила их на дно каноэ, взяла плоскую ветку, чтобы грести, и забралась внутрь.
Опустив весло в воду, девушка принялась выгребать с места, чтобы обогнуть западную оконечность острова. Это было не так-то просто, потому что двигаться приходилось против течения. Долго грести не пришлось — прибой гнал импровизированное каноэ на север, что очень радовало Кристрен. Однако затем встречное течение быстро понесло лодчонку на запад, и девушке пришлось снова взяться за плоскую ветку. Чем дальше на запад ее унесет, тем дальше она окажется от Аксис Тэра и Куриона.
До материка странница добралась почти через пять часов. Выбравшись из импровизированного каноэ, Кристрен едва стояла на ногах, ее желудок сжимался от голода и жажды. Но больше всего девушке хотелось спать. У нее едва хватило сил, чтобы добрести до прибрежных скал и найти место, защищенное от ветра и влаги. Устроившись поудобнее, Кристрен смотрела, как мягкий лунный и яркий звездный свет озаряют остров Висячий Скелет. Она и представить не могла, что замышляют Лужон и Хаамади.
Кристрен заснула, сжимая в кулаке красный нефритовый кубик. Ей приснилось, что она плывет на живом осьминоге, и душу ее переполняет ликование. Наверное, что-то подобное испытывал ее брат. И вдруг, откуда ни возьмись, показался корабль Куриона. На всех парусах он врезался в осьминога, разрывая Кристрен на куски.
Книга вторая
Врата Неверного Пути
Для волшебницы очень важно иметь третий глаз. Если Врата Неверного Пути закрыты или повреждены, неизбежны неверные суждения и ошибки. Труден и тернист будет путь такой волшебницы. Немало рамахан бесславно погибло, так и не сумев открыть Врата Неверного Пути.
«Величайший Источник»,
Пять Священных Книг Миины
11
Эйнон
С громким вздохом, от которого заколыхались ярко-синие бархатные шторы, Нит Имммон принялся снимать ионную экзоматрицу. Это было совсем непросто. Во-первых, экзоматрица шнуровалась запутанными псевдоорганическими венами и артериями биосхем. Биосхемы являлись цепями компьютерных чипов. Чипы пропускали фотоны через мнемоническую жидкость, которая выстраивала их в определенном порядке и увеличивала мощность. Во-вторых, каждая вена или артерия подсоединялись к определенной поре на коже Нита Имммона, стимулируя вегетативную, эндокринную и нервную систему гэргона.
Казалось, каждая пора гермафродитного тела техномага кровоточит. Кровь должна была стекать вниз, но она циркулировала по своеобразной спирали, постепенно охватывая каждый квадратный сантиметр тела. Прямо поверх кровеносной системы образовывался покров, постепенно превратившийся в обтягивающую зеленоватую тунику, краги и накидку с высоким воротом, закрывавшим уши. Покров состоял из чрезвычайно сложной сети псевдоорганических биосхем, металлическая поверхность которых блестела на свету.
Тэй, сидящий на ветке карликового сэсалового дерева, за которым Нит Имммон любовно ухаживал, наблюдал за привычными превращениями, слегка наклонив голову.
— Наверное, тебе всего этого недостает, — сказал Нит Имммон.
Тэй взъерошил пестрые перышки и коротко чирикнул.
Нит Имммон рассмеялся.
— У тебя всегда было извращенное чувство юмора, Нит Эйнон.
— Я больше не Нит, — послышалось в голове Имммона. — Мое время истекло.
— Скажи, тебе было больно снимать экзоматрицу?
— Я не сразу понял, что эта боль неотделима от привилегии быть Нитом.
Нит Имммон отложил экзоматрицу и подошел к птице.