— Да, пожалуй. Естественно, геноматекки, не признающие нетрадиционную медицину, считали проявления подобного аутизма безумием.
Маретэн схватила Кирллла за руку.
— Я хочу увидеть брата. Прямо сейчас.
— Знаете, мне бы стоило предупредить вас…
Она поднесла руки к горлу.
— Значит, он не сумасшедший!
Кирллл Квандда многозначительно на нее посмотрел.
— Пожалуйста, послушайте. Это был гэргоновский эксперимент, а, к сожалению, не все эксперименты бывают удачными.
Маретэн била дрожь.
— О чем это вы?
— Вещество, по-видимому, должно было изменить состав ативара, да только это еще не все. Раз инъекцию провели в таком раннем возрасте, предполагаю, что одновременно стремились увеличить и массу ативара. В этом эксперимент удался — ативар Терреттта крупнее и более развит, чем те, что есть в базе данных. Но, к сожалению, что-то пошло не по плану.
— Что именно? — хрипло прошептала Маретэн.
— Это нам и нужно выяснить, — сказал дэйрус, — без какого-либо внешнего вмешательства. — Он остановился, чтобы смысл сказанного дошел до Маретэн. — Вы понимаете, Маретэн Стогггул?
Маретэн кивнула, будто в полусне.
— Я никому не скажу.
— Вот и славно, — Кирллл Квандда повел ее к дверям, — теперь я отведу вас к нему.
Терреттт сидел в своей палате лицом к окну и бездумно смотрел на море Крови, с шумом плескавшееся у ограды Променада. На полу толстым ковром лежали рисунки, появляющиеся, словно грибы после дождя. Терреттт словно источал неподвижность и тишину, которые волнами расходились по комнате. Казалось, они пропитали даже топографическую карту северного полушария Кундалы, которую несколько месяцев назад купила брату Маретэн. Карта была единственным цветным пятном в ослепительно белой палате, если не считать рисунков.
Маретэн бережно собрала картины, и они зашуршали, как иголки елей-куэлло. Это заняло некоторое время, потому что художница то и дело останавливалась, чтобы рассмотреть рисунок.
— То, что он изображает, становится все менее понятным, — грустно проговорила Маретэн, чувствуя, как сердца разрываются от боли.
— Он все сильнее зацикливается на этих семи точках, — заметил дэйрус. — Сначала Терреттт рисовал их по краям, а теперь они становятся центральными фигурами, появляясь даже на небе и в море.
— Я тоже это заметила, — проговорила Маретэн, внимательно рассматривая рисунок. — Пытаюсь припомнить все предметы и явления, которых по семь.
Кирллл Квандда поднял несколько листов.
— Это может не означать вообще ничего. То есть ничего важного для нас. Ведь ваш брат постоянно на чем-то зацикливается.
— Но ведь может оказаться и наоборот! — заметила Маретэн. — Предпочитаю этот вариант.
Прижав рисунки к груди, Маретэн шагнула к брату. Слышал ли ее Терреттт, можно было только предполагать. Неизвестно, понимал ли он вообще, что в палате есть кто-то другой, кроме него.
Наклонившись, Маретэн поцеловала бледный влажный лоб брата.
— Терреттт, Терреттт, — тихо, но настойчиво позвала она, — это твоя сестра, Маретэн.
Он не ответил, даже не пошевелился. Казалось, он едва дышит.
— Терреттт, как ты?
Опустившись на колени, она обняла его костлявые плечи. Маретэн чувствовала запах брата, и хотя она к нему давно привыкла, не выдержала и расплакалась.
Терреттт повернулся к ней, в бледный глазах мелькнуло что-то осмысленное, будто эти тихие слезы разбудили его от странного сна.
— Терреттт, я знаю, что с тобой сделали гэргоны. Я лишь знаю, ты не сумасшедший!
— Это неразумно… — начал Кирллл Квандда, однако, подняв руку, Маретэн не дала ему закончить.
— Ты не сумасшедший, Терреттт. — Она положила брату на колени стопку самых свежих рисунков с семью цветными точками на каждом. — Слышишь?
Терреттт кивнул. По крайней мере Маретэн так показалось. А что ей оставалось? Она никогда не считала его сумасшедшим, даже когда геноматекки и дэйрусы приводили ей самые «неопровержимые доказательства обратного». Она слышала одно, а сердца подсказывали ей совсем другое. Маретэн считала Терреттта пленником неправильно функционирующего мозга. Она знала, что в его душе живет что-то артистическое, благодаря чему он видит свет и краски, форму и композицию, пространство и перспективу. Он умеет объединять эти разрозненные элементы в совершенно непостижимое целое. Тогда кто имеет право называть его сумасшедшим? Никто!
Терреттт вытер слюни в уголке рта и стал водить указательным пальцем по неровной поверхности рисунка. Правда, Маретэн ничего не заметила.
— Ах, Кирллл Квандда! Я так вам благодарна, что вы вернули мне брата!
* * *
— В книгу Пророчества не записаны, — объявила Перрнодт между невероятно сложными уроками Осору и Кэофу — двум разным видам колдовства. — Ты ведь видела друугов и знаешь, как мы обычно одеваемся. Нижняя часть лица скрывается под саабайей — вуалью из некрашеного муслина. Саабайи покрыты письменами Венчи. Это и есть Пророчества, когда-то передававшиеся из уст в уста, а теперь их тщательно и любовно наносят на все новые саабайи. Поэтому Пророчества с нами повсюду.
— А откуда они взялись? Кто их создал?
— Драконы, Дар Сала-ат, Пять Драконов Миины. Они обладают даром ясновидения, они и создали Пророчества.
Риана кивнула.
— А я думала, их создали рамахане, которые стали оракулами.
— Нет, все те, кто обладал даром ясновидения, сошли с ума, — мрачно сказал Перрнодт.
Риана вздрогнула.
— Что такое, Дар Сала-ат?
— Кажется, Джийан тоже обладала этим даром.
Риана продолжала дрожать, и Перрнодт обняла ее за плечи.
Бесконечный коррушский день догорал, падая в ночную бездну, от которой веяло индиговой прохладой. На бархатном небе загорались звезды. Где-то далеко завыл лиммнал, напоминая женщинам, как близко они к территории Джени Серии.
— Времена сейчас трудные для всех кундалиан, — сказала Риана, — в'орнны…
— В'орнны! Это всего лишь симптом, — фыркнула Перрнодт. — Это наша болезнь, Дар Сала-ат. Ты ведь тоже жила в монастыре Плывущей Белизны и знаешь, откуда взялась эта зараза. Уверена, что в'орннов, этих переносчиков инфекции, послала к нам Миина. Великая Богиня очень мудра и знает, что иногда для лечения необходимы решительные меры. Зло должно расцвести махровым цветом, а жизнь стать невыносимой, чтобы кундалиане объединились, а Великое Колесо судьбы наконец повернулось. Что еще, кроме отчаяния, может заставить нас действовать? Лишь перед угрозой полного уничтожения мы признаем, что во многом виноваты сами. Беда в том, что кундалианам нравится обманывать себя.