Риана продолжала прислушиваться к негромким взволнованным голосам. Никто не упоминал о Миине, о священных текстах, о службах, даже о миссии рамахан, о которой так часто говорила Джийан: вернуть кундалианам ощущение благодати, которым они наслаждались столетия назад.
Пока Риана пыталась понять все это, две ученицы заметили новенькую и, насмехаясь, затащили под душ прямо в одежде. Платье прилипло к телу, что рассмешило их еще больше. Ее раздели и затолкали под горячие брызги в длинной душевой из мыльного камня, потешаясь над ее застенчивостью и обзывая. Конечно, поведение Рианы в таком близком соседстве с обнаженными девушками было довольно необычным. Каждый раз, когда Аннон чувствовал прилив сексуального возбуждения, Риану охватывала волна отвращения, принося чувства стыда и смущения.
А это оказалось небезопасно: смущение вывело на поверхность Аннона. Риана утратила хрупкую видимость женственности, сознание того, где она и кто. И бросилась в бой. Неудивительно, что эта внезапная агрессивность ошеломила и напугала девочек. Они завопили и побежали из душевой: так порыв ветра сметает опавшую листву.
Крики привлекли внимание дежурной послушницы, лейны Астар. Это была красивая женщина, не слишком старая, не слишком молодая. В блестящих каштановых волосах уже сверкала седина. Бледно-желтое одеяние послушницы очень шло ей.
— Что тут происходит? — спросила она мелодичным голосом.
— Новенькая какая-то чудная, — сказала одна из учениц.
— Да. Она странная, — сказала другая.
— Она пыталась сделать нам больно, — вмешалась третья.
— Нам она вообще не нравится, — сказала четвертая.
— Ну-ну, девочки. — Улыбка лейны Астар каким-то образом успокоила страх и враждебность учениц. — Риана в нашем монастыре недавно... бедняжка потеряла память. — Она оглядела учениц, одну за другой обнимая их взглядом. — Вы все помните, как трудно бывает вначале. Подумайте, насколько все труднее для нее. Риане надо многому научиться. Мы должны помочь ей привыкнуть; мы сами ждали помощи — и нам помогали. Таковы наши обычаи, не так ли?
Девочки закивали, и послушница велела им бежать одеваться, поскольку они уже опоздали на утреннюю молитву.
Оставшись наедине с Рианой, лейна Астар обернулась к ней.
— Ты в порядке?
Риана долго молчала.
— Откуда ты знаешь обо мне? — спросила она наконец.
— Мне рассказали, — просто ответила лейна Астар и протянула полотенце. — Не угодно ли тебе выйти?
Риана взяла полотенце и обернула им тело, к которому не могла привыкнуть. Она вгляделась в лицо лейны Астар — открытое, доброжелательное и, к счастью, бесхитростное.
— Почему ты ударила их, Риана? — В тоне лейны Астар не было угрозы. Казалось, ей искренне любопытно.
— Я что-то чувствую, — нерешительно ответила Риана. — Ну, в смысле, в теле. Не знаю что. — Она не могла сказать лейне Астар, что поддалась жажде мести убийцам семьи Аннона Ашеры.
— Ты — здоровая девочка-подросток, — произнесла лейна Астар. — Сказывается действие гормонов — они наращивают мускулы и кости, чтобы ты могла расти. Не надо беспокоиться из-за ощущений: это совершенно нормально.
— Не для меня, — пробормотала Риана.
Лейна Астар по-прежнему улыбалась, словно не услышала.
— Давай-ка я провожу тебя в келью.
— Боюсь, это не понравится конаре Бартте. Я пропущу молитву.
— Для молитв всегда есть время, — беззаботно сказала лейна Астар. — По-моему, в данный момент для тебя гораздо важнее устроиться на новом месте.
Риана была так благодарна, что смогла только кивнуть.
День Рианы складывался так: подъем до рассвета на первую молитву, потом скудный завтрак в трапезной вместе с прочими ученицами и занятия с разными наставницами-рамаханами с перерывом на молитву. В полдень — обед, за ним еще одна молитва, затем физический труд почти до самой вечерней молитвы, после чего ее ждали личные занятия с самой Барттой. Риана предпочла бы проводить вечера с лейной Астар, но об этом не могло быть и речи. Ревнивая Бартта не допустила бы соперницы.
Ее больше не дразнили. Гораздо хуже: другие девочки подчеркнуто не замечали ее. Риана слушала их разговоры в душевых, чувствуя себя совершенно чужой, по-прежнему неловко и неуютно. Бывали времена, когда это становилось просто невыносимо; тогда она прижималась головой к стене и горько плакала по жизни, которую когда-то вел Аннон — жизни богатой и привилегированной; теперь от нее ничего не осталось, словно и не существовало никогда. Аннону не доводилось выбрасывать мусор, чистить овощи, голыми руками выкапывать из земли клубни. Работать двадцать звездных часов в день, а спать четыре. Он был волен есть, когда хочется, играть, когда хочется, охотиться, когда хочется, идти, куда хочется. Все это было недоступно Риане. Она была — по сути, если не по названию — пленницей.
“Лучше привыкай к нынешней жизни, — не уставала твердить Бартта. — Другой у тебя нет”.
Все это было так нечестно!
К счастью, текущая вода скрывала слезы, но какое это имело значение? Ученицы нахально пробегали мимо или отворачивались, когда собирались посплетничать, не обращая внимания на ее боль и страдания.
Каждая мелочь превращалась в проблему: от пересчета в'орннских звездных часов на кундалианские лунные часы, от пищи, которую приходилось есть, до койки, на которой она спала. Всякий раз, когда Риана работала, принимала душ, одевалась или ходила в туалет, ее поражала чуждость нового тела. Что делать с грудями или местом, где когда-то болтались интимные места Аннона? Между ног теперь было совершенно гладко, отчего она чувствовала себя вернувшейся в детство. Она старалась избегать зеркал, ибо лицо, смотревшее из зеркала, вызывало у нее неудержимую дрожь. Внешность, отражавшаяся в зеркале, совершенно не соответствовала содержанию. Казалось, этот разрыв невозможно преодолеть, да она и не особенно пыталась — хотя бы потому, что просто не могла отказаться от прошлого. Ее приводила в ужас мысль, что, если она смирится с произошедшей переменой, все, что осталось от Аннона, в сущности, умрет.
И это были не пустые страхи. Бытовые мелочи привычной Аннону жизни постепенно стирались из памяти. Бывали времена, когда это становилось просто невыносимо. Все равно что наблюдать за собственной смертью: медленно, неумолимо драгоценные кусочки вырывают из тебя, как страницы из книги. Бывали времена, когда она не сомневалась, что сойдет с ума; ведь что такое, собственно, рассудок, как не осознанное ощущение своего “я”? Если нет “я” — или если это “я” быстро исчезает, — как существовать рассудку? Где жить — если использовать психологическую метафору, — раз дома нет?
В такие моменты Риана поднимала старательно расшатанную плитку под койкой и извлекала два мирских предмета, которые тайком пронесла в монастырь: нож, подаренный Элеаной, и древнюю кундалианскую книгу, найденную в пещерах под дворцом в Аксис Тэре.