Уловка Прометея - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Ладлэм cтр.№ 10

Но теперь он на самом деле потерял Елену и чувствовал себя потерянным – потерянным и лишенным опоры в жизни. В просторном пустом доме царила тишина, но Брайсон слышал ее безжизненный голос, доносящийся по защищенной телефонной линии, слышал, как Елена спокойно сообщила, что уходит от него. Это было как гром среди ясного неба. Такого просто не могло быть! Нет, дело не в многомесячных разлуках, – упорно повторила она. Здесь кроются гораздо более глубокие причины, затрагивающие самую суть.

«Я больше не знаю тебя, – сказала она тогда. – Я не знаю тебя и не доверяю тебе».

Он любил ее. Черт побери, он ее любил! Неужели этого недостаточно? Его мольбы были страстными и бессвязными. Но было поздно, фальшь, черствость, равнодушие становились неизбежными штрихами характера оперативника, которому удавалось выжить. Но так же неизбежно он приносил их домой – и какой брак мог это выдержать? Брайсон многое утаивал от Елены – особенно подробности одного инцидента – и испытывал из-за этого чувство вины.

И вот теперь она собралась уйти, построить свою жизнь заново, без него. Попросила, чтобы ее перевели на другую работу, не в центральном управлении. Ее голос в телефонной трубке казался одновременно и близким, как будто Елена находилась в соседней комнате, и ужасающе далеким. Елена ни разу не повысила тон, и эта ее бесстрастность ранила больнее всего. По-видимому, здесь нечего было обсуждать и не о чем спорить. Это был тон человека, сообщающего очевидные вещи. Два плюс два равно четырем. Солнце встает на востоке.

Брайсон вспомнил свое тогдашнее потрясение.

– Елена, – спросил он, – ты понимаешь, что ты значишь для меня?

Ее ответ – такой безжалостный, что сперва Ник даже не почувствовал боли, – до сих пор эхом отдавался у Брайсона в сознании:

– Я вообще не уверена, что ты знаешь, кто я такая.

Вернувшись из Туниса и обнаружив, что Елена ушла, забрав все свои вещи, Брайсон тут же попытался отыскать ее. Он упросил Теда Уоллера помочь ему в розысках, пустить в ход все доступные каналы. Ему нужно было столько сказать Елене! Но она словно исчезла с лица земли. Елена не желала, чтобы ее нашли, и ее не нашли. Даже Уоллер ничего не смог поделать. Уоллер был совершенно прав, когда давал ей оценку: Брайсон встретил женщину себе под стать.

Алкоголь в достаточных количествах – это новокаин для мозга. Проблема только в том, что, когда он выветривается, пульсирующая боль возвращается снова и единственное средство от нее – новая порция горячительного. Дни и недели, последовавшие за возвращением из Туниса превратились в череду бессвязных картинок. Картинок, написанных сепией. Как-то Брайсон отправился выносить мусор и услышал шум, отчетливое позвякивание стеклянных бутылок. Должно быть, это звонил телефон. Брайсон не стал поднимать трубку. В другой раз раздался звонок в дверь. На пороге, в нарушение всех правил Директората, обнаружился Крис Эджкомб.

– Ты меня беспокоишь, приятель, – сказал Эджкомб. И он действительно выглядел обеспокоенным.

Брайсону не хотелось думать о том, как выглядел он сам в глазах неожиданного гостя, – неопрятный, непричесанный, небритый.

– Это они тебя послали?

– Ты что, смеешься? Они мне задницу в клочья порвут, если узнают, что я здесь был.

Кажется, Брайсон расценил это как вмешательство в свои дела. Он не помнил, что именно наговорил Эджкомбу, – помнил только, что речь его была очень эмоциональна и категорична. Больше Эджкомб не приходил.

В основном Брайсону помнилось, как он просыпался после попойки, кривясь и моргая, с таким ощущением, будто с него заживо спустили шкуру и теперь у него все нервы наружу. До него доносились запахи: ванильный – бурбона и резкий, можжевельниковый – джина. Брайсон смотрел на себя в зеркало и видел проступившую сеточку сосудов и ввалившиеся глаза. Потом он пытался приготовить себе что-нибудь вроде яичницы-болтуньи, и его с души воротило от одного запаха еды.

Несколько бессвязных звуков, несколько рассыпавшихся картинок. Выпавшее из жизни время: не выходные – три месяца.

Соседи Брайсона по Фоллз-Чеч проявляли к нему мало интереса – то ли из вежливости, то ли от безразличия. В конце концов, кто он? Бухгалтер из какой-то промышленной компании, верно? Мужика, должно быть, уволили. Либо он из этого состояния выкарабкается, либо нет. Профессионалы такого класса редко вызывают к себе сочувствие. Кроме того, чтобы расспрашивать соседа, как у него идут дела, все-таки надо знать его получше. А в пригородах люди стараются поддерживать некоторую дистанцию в отношениях.

Но вот в один августовский день в душе у Ника что-то сдвинулось. Он увидел, что зацвели фиолетовые астры – эти цветы посадила Елена в прошлом году. Хоть за ними никто и не ухаживал, они все-таки пробились к жизни. Ему нужно сделать то же самое. Его мусорные мешки больше не позвякивали, когда Брайсон выставлял их на тротуар. Он начал есть нормальную пищу – и даже по три раза в день. Сперва его движения все еще были трясущимися, но пару недель спустя Брайсон причесался, тщательно побрился, надел деловой костюм и отправился на Кей-стрит.

Уоллер попытался спрятать свое облегчение за профессиональной бесстрастностью, но Брайсон видел, как заблестели его глаза.

– Кто это, интересно, придумал, что в жизни американца не бывает второго действия? – невозмутимо поинтересовался Уоллер.

Брайсон ответил ему твердым, спокойным взглядом. Он наконец-то пребывал в мире с самим собой.

Уоллер едва заметно улыбнулся – эту улыбку смог бы распознать лишь тот, кто давно и хорошо знал Теда, – и вручил Брайсону канареечно-желтую папку.

– Что ж, назовем это третьим действием.

Вудбриджский колледж, расположенный в западной Пенсильвании, не принадлежал к числу крупных учебных заведений, но он просто-таки излучал ощущение спокойного процветания и необыкновенной исключительности. Это сквозило даже в ухоженной зелени, окружающей колледж: изумрудные лужайки и изумительные клумбы свидетельствовали о готовности администрации не жалеть средств на эстетику. Кирпичные здания колледжа поросли плющом. Они были выстроены в псевдоготическом стиле, типичном для большинства учебных заведений, возникших в двадцатые годы. С некоторого расстояния их можно было принять за старинные постройки Кембриджа или Оксфорда – особенно если бы колледж можно было забрать из этой захудалой округи, района мелких городков, давнего центра легкой промышленности, и перенести куда-нибудь в Аркадию. Это было солидное, безопасное, консервативное учебное заведение, куда с легкой душой отправляли своих впечатлительных отпрысков самые богатые и влиятельные американские семьи. Служба быта и закусочные кампуса делали состояния на молоке и пшеничных лепешках. Даже в конце шестидесятых этот колледж оставался, как пошутил тогдашний президент, «рассадником покоя».

Джонас Баррет, к собственному удивлению, оказался талантливым преподавателем. Его курс лекций вызывал у студентов намного больший интерес, чем обычно вызывает эта тематика. Некоторые из студентов были очень сообразительны, и почти все они отличались куда большим прилежанием и лучшими манерами, чем он сам в свои студенческие годы. Один из коллег Баррета по факультету, уроженец Бруклина, замкнутый физик, прежде преподававший в Сити-колледже Нью-Йорка, как-то заметил, что здесь поневоле начинаешь чувствовать себя наставником восемнадцатого века, отвечающим за образование отпрысков какого-нибудь английского лорда. Ты живешь среди роскоши, но она тебе не принадлежит.