— Спасибо за попытку, — сказал Джеральд Энтони, поддерживая окровавленную правую руку.
— Можно спросить, — обратился к ней Лэтем, — а почему вы все же попробовали? Мы американцы, не французы.
— Директор Моро вас очень высоко ценил, мсье. Он так мне и сказал, когда вы к нему приходили.
— И этого оказалось достаточно?
— Нет... Жак Бержерон был сама любезность в присутствии мсье Моро, а без него стал отпетым наглецом. Я больше верю вашему объяснению, и в конце концов, он ранил вашего очаровательного майора.
* * *
Они опять сидели в апартаментах посла Кортленда в посольстве:
Дру, Карин с перевязанным раненым плечом и Стэнли Витковски, прилетевший из Лондона. Двое коммандос находились в отеле, у лейтенанта рука была на перевязи, они то отдыхали, то делали щедрые заказы в номер.
— Он скрылся, — сказал Дэниел Кортленд, сидящий на стуле рядом с полковником напротив Дру и Карин, расположившихся на диване. — Вся полиция и все разведслужбы Франции ищут Жака Бержерона, но безрезультатно. Во всех общественных и частных аэропортах и таможнях Европы есть его фотография с десятком компьютеризованных версий того, как он может преобразиться, — и ничего. Он явно уже в Германии, среди своих.
— Надо выяснить, где именно, господин посол, — сказал Лэтем. — «Водяная молния» провалилась, а что последует за ней? Вдруг им другое удастся? Может, их долгосрочные планы и приостановлены, но нацистскому движению не конец. Где-то есть досье, и нам надо их найти.Эти мерзавцы по всему миру, и они от своего не откажутся. Не далее как вчера сожгли дотла синагогу в Лос-Анджелесе и церковь чернокожих в Миссисипи. А нескольких сенаторов и конгрессменов, публично осудивших эти акции, обвинили в лицемерии, будто они скрывают свои собственные симпатии. Все так запуталось!
— Знаю, Дру, мы все знаем. Здесь, в Париже, в еврейских кварталах разбили витрины магазинов и написали на стенах слово «Kristallnacht»
[142]
. Мир становится безобразным. Просто безобразным.
— Когда я сегодня улетал из Лондона, — тихо сказал Витковски, — все газеты сообщали об убийстве нескольких вест-индских детей, им штыками искромсали лица — лица!А вокруг тел цветными мелками написали по-немецки «Neger».
— Господи, когда же это кончится? — воскликнула Карин.
— Когда выясним, кто они и где они, — ответил Дру.
На старинном столе посла зазвонил телефон.
— Подойти, сэр? — спросил полковник.
— Нет, спасибо, я сам, — сказал Кортленд, вставая со стула и подходя к столу. — Да?.. Это вас, Лэтем, некто Франсуа.
— Вот уж кого не ждал, — сказал Дру, поднимаясь и быстро подойдя к столу. Он взял у посла трубку. — Франсуа?..
— Мсье Лэтем, нам надо встретиться где-нибудь в безопасном месте.
— Ничего нет безопасней этого телефона, поверьте. Вы только что говорили с американским послом. Стерильней его телефона нет.
— Я вам верю, вы сдержали слово. Меня допрашивают, но лишь по поводу того, что я знаю, а не из-за того, кем был.
— Да, вы оказались в отвратительном, неприглядном положении, но если будете в полной мере сотрудничать с нами, можете спокойно отправляться к своей семье.
— Я так вам благодарен, мсье, слов нет, и жена тоже. Мы все обсудили — я от нее ничего не утаил — и решили, что я должен позвонить вам, может, эта информация вам пригодится.
— В чем дело?
— Помните тот вечер, когда старый Жодель покончил с собой в театре, где играл Жан-Пьер Виллье?
— Такое на забывается, — решительно сказал Дру. — А что еще произошло в тот вечер?
— Скорее рано утром. Sous-directeur
[143]
Бержерон приказал мне срочно явиться к нему во Второе бюро. Я пришел, на месте его не оказалось. Однако я знал, что он в здании — охранники у ворот с сарказмом говорили, как он был с ними груб и что прервал мой сон явно затем, чтоб я помог ему дойти до туалета. Уходить я боялся. Подождал, пока Он придет; он вернулся с очень старым досье из архивов, настолько старым, что его даже не ввели в компьютеры. Сама папка пожелтела от времени.
— Весьма необычно, — отметил Лэтем.
— В архивах тысячи и тысячи таких досье, мсье. Уже многие из них обработали, но на все уйдут годы.
— Почему?
— Нужно вызывать экспертов, в том числе историков, чтобы подтвердить их ценность, а финансы у всех правительств ограничены.
— Продолжайте. Что произошло?
— Жак приказал мне взять папку и лично доставить ее в один замок в долине Луары на машине Второго бюро, снабдив такими документами — он сам их подписал, — что полиция не имела права остановить меня за превышение скорости, а он меня торопил. Я поинтересовался, так ли уж необходимо ехать в такой час и нельзя ли подождать до утра. Он взбесился, наорал на меня, что мы — он и я — всем обязаны этому дому, тому человеку. Что там наше пристанище, наше убежище.
— Какому дому? Какому человеку?
— "Le Nid de 1'Aigle". А человек — генерал Андрэ Монлюк.
— Как называется? Что-то с «орлом»?..
— "Орлиное гнездо", мсье. А Монлюк, говорят, был знаменитым генералом Франции, его ценил сам де Голль.
— Так вы думаете, Бержерон мог скрыться там? — спросил Дру.
— Я помню слова «пристанище» и «убежище». К тому же Жак опытный разведчик и знает, сколько барьеров надо преодолеть, чтоб покинуть страну. Ему понадобится помощь могущественных соратников, а combinaison
[144]
знаменитого генерала и замка у Луары вроде бы подходит. Надеюсь, это вам поможет.
— Поможет, и надеюсь, нам не придется снова увидеться или разговаривать. Спасибо, Франсуа.
Лэтем повесил трубку и повернулся к остальным.
— У нас есть имя генерала, за которым охотился Жодель, предателя, который, по его словам, обманул де Голля. И мы знаем, где он, если еще жив.
— Довольно странный у тебя был разговор. Не просветишь нас?
— Не надо, Стэнли, у меня уговор. Этот человек жил в аду гораздо дольше, чем того заслужил, и никогда никого не убивал ради нацистов. Он был посыльным, разносчиком, а его семья — в заложниках, на мушке. Главное: у меня с ним уговор.
— У меня их столько было, — сказал посол. — Расскажите нам то, что мы должны знать, Дру.
— Имя генерала — Монлюк, Андрэ Монлюк...
— Андрэ, -перебила его Карин. — Так вот откуда появилось кодовое имя.
— Правильно. Замок называется «Орлиное гнездо», расположен в долине Луары. Франсуа считает, Бержерон мог там скрыться, потому что когда-то в гневе или, может, от страха, назвал его убежищем.