— Я могу лишь сказать, как он не поступит, если мы сделаем это гипотетическое допущение. Он не выйдет из подполья, и мы, как бы ни старались, не сумеем его выманить, потому что он вполне разумно допускает три возможных варианта. Первый — мы стоим за всем, второй — нам ничего не известно, и третий — мы все знаем, но не имеем возможности влиять на ход событий. Против него развязаны враждебные действия, и в целях защиты он использует все приемы, освоенные им за шестнадцать лет оперативной работы. Начиная с этого момента он станет абсолютно безжалостным, потому что его предали. Предали люди, занимающие посты, которые они, по его мнению, занимать не имеют права. — Психиатр взглянул на Стерна. — Вот вам и ответ, Дэниел, если наши допущения не лишены смысла. Как ни странно, но именно сейчас он оказался в реальности своего детства: пулеметы, Лидице, предательство. Он вновь бежит по улицам, стараясь угадать, кто из прохожих его потенциальный убийца.
Красный телефон на маленьком столике рядом со Стерном хрипло заурчал. Стерн поднял трубку и, все еще не сводя глаз с Миллера произнес:
— Да?
Последовало тридцать секунд молчания, прерываемого короткими репликами Стерна, подтверждающими его внимание. Он впитывал информацию, глядя через стол на разложенные перед психиатром листки бумаги. Наконец он произнес:
— Оставайтесь на линии, — и щелкнув тумблером, обратился к коллегам: — Это Рим. Они там нашли человека из Чивитавеккия, установили название судна. Все же это могла быть Каррас. Или, что вполне вероятно, советская мистификация. Бейлор, кстати, придерживается именно такой точки зрения... В силе остается последнее распоряжение: захватить Хейвелока живым, ни в коем случае не убивать. Он не рассматривается как личность, «не подлежащая исправлению»... Теперь возникает вопрос. В первую очередь он касается вас, Пол. И я понимаю, что не должен считать ваш ответ абсолютной истиной.
— Это и есть единственная абсолютная истина, — улыбнулся психиатр.
— Мы действовали, исходя из предположения, что имеем дело с человеком ненормальным, с параноическими устремлениями, который может оставить у третьих лиц документы или другие доказательства, разоблачающие секретные операции, организованные в прошлом нашей страной. И по определенному сигналу эти свидетельства должны стать достоянием гласности. Я правильно излагаю?
— В основном правильно. Шизофренический ум должен прибегнуть именно к такого рода действиям. Он получает удовлетворение как от самого мщения, так и от угрозы совершить акт мести. В этом случае, прошу обратить внимание, третьи лица, вне сомнения, явятся малоуважаемыми членами общества; достойные люди не согласятся стать агентами неуравновешенной личности. В глубине души даже шизофреник понимает это. Он не ищет победы в схватке, а жаждет только мести, и в этом скрыта опасность.
— Будет ли разумный человек вести такую же игру?
Психиатр помолчал, вращая в пальцах очки, и затем ответил:
— Он станет действовать несколько по-иному.
— Что вы имеете в виду?
— Как поступили бы вы?
— Ну, пожалуйста. Пол, серьезно, если можно.
— Я абсолютно серьезен. Вас гораздо больше заботила бы угроза, чем месть как таковая. Вам что-то надо получить. Месть, конечно, может стать целью ближе к концу пути, но в данный момент не ею в основном занят ваш ум. Вы желаете найти ответы на мучающие вас вопросы. Угроза разоблачения тайн поможет вам получить их. Но риск преждевременной публикации, связанный с передачей секретной информации в руки ненадёжных посредников, способен лишить вас последнего оружия.
— Так как же все-таки поступит человек разумный?
— Возможно, начнет с того, что сообщит тем, кому намерен угрожать, о характере той информации, которую намерен раскрыть. На следующем этапе он начнет искать контакты с авторитетной третьей стороной: издателями, возможно, с лидерами организаций, которые вполне законно борются с деятельностью, подобной нашей. Он станет искать с ними соглашения. Таковыми должны бы стать действия нормального разумного человека, именно так он должен проводить свое наступление, угрожая нам.
— Пока нет никаких данных о том, что Хейвелок стал прибегать к этим методам.
— От событий на Палатинском холме нас отделяют всего три дня. У него пока просто не было времени.
— Если, полагаясь на спички, уверовать в его разумность.
— Я верю в это и готов понести ответственность за то, что приклеил ему ярлык безумца; оправданием мне могут служить лишь те данные, которыми мы в то время располагали. Теперь я думаю, как этот ярлык снять.
— Но снятие ярлыка будет означать только одно: мы соглашаемся с тем, что борьбу против нас ведет совершенно нормальный человек. Как вы сказали, он будет атаковать нас без всякой жалости и потому гораздо опаснее шизофреника.
— Да, — согласился психиатр. — Притязания безумца могут быть отвергнуты, с вымогателем вполне можно разобраться... обратите внимание, что с самого Коста-Брава никто не обращался непосредственно к нам с прямыми требованиями. Но реализация законных интересов, пусть даже неправильно понятых, может нанести непоправимый ущерб.
— Разгром агентурных сетей, потеря источников информации, утрата плодов многолетней работы... — пальцы Стерна коснулись тумблера на красном телефоне, — и жизни людей.
— Но если он все-таки нормален, — жестким тоном заявил Даусон, еще раз прервав воцарившееся молчание, — и если девушка действительно жива, то мы стоим перед лицом более серьезной проблемы, не так ли? В этом случае под вопросом оказывается все: ее вина, ее смерть и так далее. Вся эта «безупречная» информация, профильтрованная десятки раз на самом высоком уровне, неожиданно предстает перед нами как гигантская дезинформация, как фикция, как обман. При этом обман появляется в самом неподходящем месте.
— Мы знаем вопросы, — спокойно ответил Стерн, не снимая руки с переключателя на телефоне, — но не способны найти на них ответы. Мы можем всего лишь остановить его и предотвратить непоправимый Урон. — Стерн на мгновение умолк, глядя на телефон, и продолжил: — Вначале мы были едины во мнении. Здесь господствует прагматическая мораль, но не в ее философском значении, а в самом что ни на есть утилитарном проявлении. Благо для подавляющего большинства... превыше интересов небольшой группы или отдельной личности.
— Если вы, Дэниел, намерены объявить его «не подлежащим исправлению», — негромко, но твердо произнес юрист, — я не смогу вас поддержать. Я действую вовсе не из этических побуждений, а с позиции чистейшей воды прагматизма.
Стерн поднял на него глаза и сказал:
— Поясните.
— Он нужен нам для того, чтобы решить вторую, более важную проблему. Если он не лишился разума, можно попробовать подойти к нему по-другому. И возможно, он к нам прислушается. Устранение, бесспорно, единственный путь, имей мы дело с безумцем. В противном случае Хейвелок адекватно прореагирует на правдивое объяснение.