– Но я ведь не читаю ни на каком языке, кроме английского.
– Нет, с памятью у тебя все-таки не в порядке. Мы трижды ездили с тобой в Европу – два раза в Женеву и раз в Париж, – и ты ни разу не садился за утренний кофе без номера “Геральд трибюн”. Даже на лыжной прогулке в Шамони, куда мы махнули из Женевы, ты орал на меня и на официанта до тех пор, пока тот не принес тебе к завтраку “Трибюн”.
– О тебе был репортаж в “Трибюн”?
– Да, был, и со всеми подробностями. Не считая классовых битв, это типично их тема. Я надеялась, что ты прочтешь его и сообразишь что к чему.
– Ты наверняка сказала газетчикам, что мы не виделись уже несколько лет и, конечно, о том, что не говоришь ни по-французски, ни по-немецки. И ни на каком другом языке.
– Совершенно верно. Это своего рода прикрытие. Многие из тех, кто говорят на нескольких языках, постоянно делают такие заявления. Общепринятая практика, я бы сказала: сокращает разговоры, сводит их к основным пунктам и исключает неверное цитирование.
– Я забыл, что работа с прессой – твоя профессия.
– Однако навел меня на эту мысль Роджер.
– Отец?
– Да. Он прилетел из Гонконга несколько дней назад, и какой-то голодающий клерк с авиалинии сообщил газетчикам номер его рейса. В аэропорту Кеннеди он попал в самую гущу репортерского блицкрига. До этого он два дня не читал газет, не слушал радио и не смотрел телевизор. Роджер в панике позвонил мне. Ну вот я и решила использовать его опыт и заранее позаботилась о том, чтобы средства массовой информации в Западном Берлине узнали о моем прибытии.
– А как отец? Он наверняка в полной растерянности.
– Ничего, справляется. Так же как и твоя сестра. Похуже отца, но ее выручает муж. Он оказался лучше, чем ты о нем думал, Конверс.
– Ну и как они восприняли всю эту историю?
– Они сбиты с толку, обозлены и ошеломлены. Они изменили номер телефона, все разговоры ведут через адвоката и, кстати, постоянно защищают тебя. Едва ли ты когда понимал это, но они любят тебя, хотя ты, по-моему, и не подавал им для этого никакого повода.
– Мне кажется, мы совсем рядом с домом, – заметил Джоэл, когда они въехали на Шеллингвудер-Бруг. – Я имею в виду наш бывший дом. – Они ехали по мосту под мерцающими фонарями, темными пятнами отражавшимися в воде. Валери промолчала, это было на нее не похоже – она не любила оставлять без ответа брошенный вызов. Наконец он не выдержал: – Но почему, Вэл? Я уже спрашивал тебя – мне нужно знать! Почему ты прилетела?
– Прости, я задумалась, – сказала она, оторвав от него взгляд и уставившись в ветровое стекло. – Пожалуй, лучше я скажу это сейчас, пока ты занят машиной и мне не нужно на тебя смотреть. Выглядишь ты ужасно, лицо твое красноречиво свидетельствует о том, через что тебе пришлось пройти, а впрочем, я и не хочу смотреть на тебя.
– Я огорчен, – заметил Конверс, искренне стараясь смягчить впечатление от своей внешности. – Звонила Хелен Герли Браун, хочет сфотографировать меня для “Космополитен”.
– Прекрати! Совершенно не смешно, и ты это знаешь.
– Сдаюсь. Ты никогда меня правильно не понимала.
– Я всегда понимала тебя правильно, Джоэл! – бросила Валери, не глядя на него. – Не паясничай. У нас нет на это времени, как и на твои саркастические замечания. Мне всегда было немного грустно наблюдать, как ты отшиваешь всех, кто хочет с тобой поговорить, но теперь с этим покончено.
– Рад это слышать. В таком случае – говори! Какого черта ты впуталась в это?
Их сердитые взгляды встретились, они как бы снова узнали друг друга и о чем-то вспомнили – возможно, о том, что любили друг друга. Она отвернулась, а Конверс, съехав с моста, направил машину на дорогу, идущую вдоль моря.
– Хорошо, – сказала Валери, снова овладев собой. – Изложу, как сумею. Дело в том, что я и сама не очень-то уверена, слишком уж тут много всяких осложнений… Может быть, ты никудышный муж и холоден как лед, когда речь идет о чужих чувствах, но ты – совсем не то, за что пытаются тебя выдать. Ты не убивал всех этих людей.
– Я это знаю. И ты знаешь, как ты сама сказала. Но все же – зачем тебе понадобилось прилетать сюда?
– Потому что я должна была это сделать, – сказала Вэл очень твердо, продолжая глядеть на освещаемую фарами дорогу. – Позавчера вечером, посмотрев последние известия – а твоя фотография была на каждом канале, и она так отличалась от фотографий прошлых лет, – я ходила по берегу и думала о тебе. Это были неприятные, но честные мысли… Ты провел меня по моему собственному аду, Джоэл. Тебя вечно одолевало твое страшное прошлое, а я старалась относиться к тебе с пониманием, потому что знала, что ты пережил. Но ты никогда не пытался понять меня. У меня тоже были свои стремления, но они казались тебе мелкими, недостойными внимания… Ладно, думала я, в один прекрасный день все это пройдет, ночные кошмары кончатся, и он вдруг посмотрит на меня и скажет: “Эй, послушай, да ведь это ты”. Ночные кошмары кончились, но ничего не изменилось.
– Подчиняюсь логике оппонента, – с болью согласился Конверс. – И все-таки я не понимаю…
– Я нуждалась в тебе, Джоэл, но ты не замечал этого. Ты был чертовски мил, даже когда – я это знала – говорил не то, что чувствовал. Ты был хорош в постели, но все твои интересы были сосредоточены на себе самом, только на себе.
– Опять согласен, мой просвещенный коллега. Ну и?…
– Я вспомнила, что сказала себе в тот вечер, когда ты ушел из нашей квартиры. Я пообещала себе, что, если близкий мне человек будет нуждаться во мне так, как я нуждалась тогда в тебе, я не уйду. Назовем это самым торжественным обязательством из всех, какие я давала себе в жизни. Вся ирония в том, что человеком этим оказался ты. Ты не сумасшедший и не убийца, но кому-то нужно, чтобы тебя считали и тем и другим. И тот, кто это делает, делает это весьма убедительно. Даже друзья, знающие тебя многие годы, верят всему этому. А я не верю и поэтому не могу уйти от тебя.
– О Господи, Вэл…
– Никаких обязательств, Конверс. И никаких любовных ворковании с постелью в конце. Это исключено. Я прилетела не утешать, а чтобы помочь тебе. И здесь я могу это сделать. Тут мои корни, они уходят вглубь, на несколько поколений. Может быть, они и привяли, но они были – были! – и они должны тебе помочь. На этот раз ты нуждаешься во мне. Странный поворот судьбы, не так ли, мой друг?
– Да уж, ничего не скажешь, – отозвался Джоэл, поняв только последние ее слова и продолжая мчаться в направлении заброшенного поля. – Погоди немного, – добавил он. – Меня не должны видеть в городе, и тебя тоже, особенно со мной.
– На твоем месте я бы так не беспокоилась. Мы под охраной друзей.
– Что? Каких… друзей?
– Не отвлекайся от дороги. Перед “Амстелом” были люди, разве ты не заметил?
– Были, конечно. Но никто не сел в машину и не поехал за тобой.