— Но вначале я настаиваю на абсолютной правде. Используй ее стопроцентно, — перебил его Вебб, стараясь говорить как можно быстрее. — Я ворвался сюда с угрозой убить тебя. Мои обвинения я строил на всем: начиная от рассказа Мак-Алистера и кончая угрозами Бэбкока, что он пришлет ко мне команду убийц... и разговором с обладателем англизированного голоса, напоминающего сухой лед, который посоветовал мне прекратить все расспросы по поводу «Медузы» и замолчать, пока они не отправили меня в больницу для умалишенных.
Ни одно слово из этого нельзя опровергнуть. Все это имело место, и теперь я взбешен и напуган до такой степени, что готов разнести все кругом, включая и «Медузу».
— Когда начинает разрабатываться «большая» ложь, — вновь заговорил Конклин, подливая еще кофе, — то мы почти полностью погружаемся в нее, и главное здесь — это ухватить точку разрыва, которая бывает еле заметна в водовороте событий, затягивающем всех и вся в гигантский разрушающий вихрь.
— Как ты представляешь это?
— Я пока не знаю, но наша задача — подумать и об этом. Пока я только чувствую, что мы должны спровоцировать их на что-то очень неожиданное, что одним мощным толчком перевернуло бы всю стратегию, кто бы ее ни создавал, так как мой инстинкт говорит, что они явно теряют контроль. Если я прав, то кто-то из них обязательно пойдет на контакт.
— Тогда возьми свою записную книжку и попытайся отыскать так несколько человек, которые могли бы быть явными соперниками в разработке и проведении бывших стратегических операций.
— Нет, Дэвид, этот вариант нам не подходит. Он потребует многих часов, а может быть, и дней, — возразил офицер ЦРУ. — Баррикады уже воздвигнуты, и я должен взобраться на них. У нас не осталось времени.
— Но мы должны его найти! Придумай что-нибудь.
— Но зато у меня есть кое-что получше, — подытожил Алекс. — И за это мы должны благодарить доктора Панова.
— Мо?
— Да, именно его. Ты помнишь разговор о служебных записях якобы «твоих» обращений в спецслужбы Департамента?
— Мои... обращения?.. — Вебб забыл об этом, только что промелькнувшем в беседе факте. Конклин — нет. — И каким образом?
— Именно с этого момента они, как я понимаю, начали собирать на тебя новое досье, которое должно было вписываться в их сценарий. Я же попытаюсь пробиться в службу безопасности с иной версией, или хотя бы с вариациями их собственной. Этот ход должен заставить их дать хоть какие-то ответы, если они действительно теряют контроль над операцией. Ведь эти записи всего лишь средство объяснить окружающим их службам, с которыми они вынуждены сотрудничать, какова причина их поступков по отношению к тебе. Но персонал, ответственный за эту операцию, начнет торпедировать руководство, если увидит, что при разработке допущены ошибки. Вызвать эту реакцию, и есть наша ближайшая задача. И они сами разрешат ее для нас, и почти без нашего участия... Поэтому мы просто обязаны использовать ложь... — Алекс, — Дэвид неожиданно подался вперед и начал двигаться почти вместе с креслом, — несколько минут назад ты произнес фразу относительно «точки разрыва». Но мы употребляли этот термин всего лишь в желательном для нас смысле, мы пока только предполагаем, что у них такой разрыв есть. А если мы употребим его фактически?! Вспомни, что они считают меня патологическим шизофреником, то есть человеком, склонным к фантазиям и навязчивым идеям, который временами даже говорит правду, но отличить одно от другого самостоятельно не может.
— Да, так они говорят окружающим, и многие даже верят в это. Ну, так что?
— Так почему бы нам не сделать это обстоятельство той самой точкой разрыва, о которой ты только что говорил. И она действительно будет едва различима. Мы скажем им, что Мари сбежала. И ей удалось связаться со мной, и я отправился на встречу с ней.
Конклин нахмурился, потом удивленно вытаращил глаза. Было ясно, что кризис в поисках отправного пункта их плана миновал.
— Это следует сделать немедленно, — тихо произнес он. — Господи, конечно, это будет первый шаг! Смятение захватит все их службы, подобно локальной войне. В любой операции, секретность которой столь высока, только два или три человека знают обо всех деталях. Остальных держат в темноте. Боже мой, но как ты додумался? Подумать только — официально санкционированный киднэпинг! Наверняка несколько человек в центре буквально поднимут панику и наверняка столкнутся друг с другом, спасая собственные зады. Очень хорошо, мистер Борн! Вы делаете успехи!
Как это ни странно, Дэвид не заметил последней реплики, он просто не обратил на это никакого внимания.
— Послушай, — сказал он, поднимаясь, — мы оба уже выдохлись. Но мы знаем теперь, куда мы идем, поэтому можем позволить себе несколько часов отдыха, а утром уточним оставшиеся детали. Ведь мы за долгие годы работы выяснили разницу между самой мизерной дозой сна и его полным отсутствием. — Ты хочешь вернуться в отель? — спросил Конклин.
— Нет, наоборот, — глядя на бледное морщинистое лицо офицера ЦРУ, воскликнул Дэвид. — Только дай мне одеяло. Я устроюсь прямо здесь, перед баром.
— И еще, я хочу сказать, ты не должен беспокоиться и обо всем остальном, — сказал Алекс, направляясь к шкафу, стоявшему в небольшом холле. Вернулся он с одеялом и подушкой в руках. — Ты можешь называть это высшим провидением, но знаешь ли ты, чем я был занят прошлой ночью, после работы? — продолжил он.
— Могу себе представить. Одна из разгадок лежит здесь, на полу, заметил тот, показывая на разбитый стакан.
— Нет, я имею в виду до этого.
— Что же это было?
— Я остановился перед супермаркетом и купил тонну еды. Бифштексы, яйца, молоко и, даже этот клей, который они называют овсянкой. Мне кажется, что я никогда ничего подобного не делал.
— Ну, возможно, у тебя возник волчий аппетит. Такое случается.
— Когда это случается, я просто иду в ресторан.
— И что же ты хочешь сказать?
— Ты отдыхай. Диван достаточно просторный. А я пойду на кухню и немного поем. И подумаю еще кое над чем. Попробую приготовить мясо, а может быть сварю еще и два яйца.
— Тебе нужно поспать.
— Ну, я думаю, что часа два, два с половиной будет вполне достаточно. А после я, может быть, попробую и эту чертову овсянку.
Алекс Конклин шел по коридору четвертого этажа здания, где располагался Государственный Департамент. Его хромота уменьшалась по мере роста его решимости, и только сильнее чувствовалась боль в ноге. Он уже знал наверное, что с ним случилось, и именно это знание косвенно поддерживало его решимость. Он неожиданно столкнулся с делом, которое всем существом своим хотел завершить как можно лучше, даже блестяще, если такое слово еще уместно было применить к нему. Такова ирония судьбы! Еще год назад он был готов уничтожить человека, называвшегося Джейсоном Борном. Сейчас же было одержимое желание помочь человеку по имени Дэвид Вебб, и это желание отставляло на второй план тот риск, которому он подвергал себя.