Кидалы в лампасах - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Донской cтр.№ 17

Всего-то навсего. Чего же тут сложного? Если записать на листочке по пунктам, то задание может показаться проще пареной репы. Вот только никто Хвату никаких листочков не выдавал. Честно говоря, в том пекле, где он со своим взводом побывал, даже задницу не всегда было чем подтирать, не говоря уж о том, что в любой момент эту самую задницу могло оторвать к чертовой матери, а перевязочных средств не хватало, их почему-то выдавали в ограниченных количествах, словно советские воины были заговоренными и смерть от руки моджахедов им не грозила. Поэтому кровь там лилась обильнее, чем вода. И земля была такая твердая, что могилу хрен выдолбишь. Даже в пропитанной кровью земле. Даже в щедро политой твоими слезами и потом. Даже в изгрызенной твоими зубами.

Вы скажете: спецназовцы не плачут. Я отвечу: не совсем так, дорогие товарищи. Но то, что вы никогда не увидите их слез, так это сущая правда. Потому как хрена с два вы сунетесь в то чертово пекло, где может произойти подобный казус. А ежели сунетесь, то все равно не выживете, чтобы рассказать, отчего и как может заплакать мужик, прошедший огонь и воду.

В 89-м Хват заплакал. Аккурат перед отправкой домой. В тот последний афганский рейд уходили вдесятером. Домой вернулись лишь Хват да записной весельчак и балагур сержант Серега Рукавишников, оставивший полторы ноги на минном поле. Он испустил дух ровно через пять минут после того, как был погружен в вертолет.

«Летим?» – спросил, едва очнувшись. «Летим, – подтвердил Хват. – Скоро дома будем». – «Все там будем», – слабо улыбнулся Рукавишников, и эта была его самая последняя шутка на этом свете. Очень может быть, что в загробном мире его ожидало беззаботное существование, где можно не опасаться, что под тобой в любой момент подпрыгнет противопехотная мина-лягушка. Очень может быть, что там его определили в бессрочный отпуск на кисельных берегах молочной реки. Но Хват этого не знал, а знал он только одно: вот, на его коленях болтается неживая голова боевого товарища, который, даже умирая, нашел в себе силы улыбнуться, а теперь этого товарища нет, есть только его труп, который нужно как можно скорее запаять в цинковый гроб, пока он не разложился под чужим жгучим солнцем. А рядом с Серегой положат не автомат и не фотографию любимой девушки, с которыми он не расставался в Афганистане. Вместе с ним в гробу отправится на родину припрятанная там партия героина или опия, которая сделает очередную тварь еще богаче, еще раскормленнее, еще наглее.

Спору нет: все там будем, рано или поздно.

Одни слишком рано, другие слишком поздно.

Хват вернулся домой дотла выгоревший внутри и дочерна загоревший снаружи. Счастливый бездельник с ухмылкой до ушей.

«Как отдохнул, сынок?» – «Нормально, мам. Все бока на пляже отлежал, а на шашлык так даже глядеть не могу, воротит».

Отчасти это было правдой. Кто видел, во что превращается экипаж бронетранспортера после прямого попадания, тот знает. А кто знает, тот помалкивает. Но всякий раз, когда видит перед собой жареное мясо, невольно вспоминает Афганистан.

Или Анголу. Или Никарагуа, Намибию, Чечню. Мало ли куда могут направить на «военную переподготовку». Мало ли где ты можешь очутиться во время очередной «загранкомандировки».

Ох уж эти командировки… В Баку – в 90-м. В Цхинвали – в 91-м. В Приднестровье – в 92-м. А под занавес – город Грозный года одна тысяча девятьсот девяносто пятого, богом проклятого, диаволом освященного.

Куда ж вы, ангелы?.. Зачем к вороньей стае пристроились? Спешите на небеса, подальше от грешной земли? Что ж, ладно. Мы тут как-нибудь сами разберемся.

Сами.

* * *

Эх, и дров же тогда наломали!.. Эх, и человеческих же судеб искалечили!..

Больше всего трупов и сожженной техники попадалось на подступах к железнодорожному вокзалу. Не чеченских трупов. Наших. Это лежал, по уши в грязи, кровавой коросте и копоти, почти весь личный состав Майкопской бригады, расстрелянной праздничной новогодней ночью с 94-го на 95-й.

«С Новым годом, дорогие россияне. С новым счастьем, понимаешь».

Когда первый батальон выбил «духов» из здания вокзала и выдалась передышка, капитан Хват осторожно снял с себя нательный крестик и надел его на шею умирающему помкомвзвода Пташечкину. Вдруг крестик послужит парню пропуском на небеса, если есть они, небеса, за завесой черного дыма, полощущегося над городом. В Грозном горело все, даже то, что гореть по своей природе не могло… однако горело, полыхало, плавилось. Земля, асфальт, стены домов, вывороченные рельсы, канализационные люки. В клубах дыма чудились предсмертные корчи насквозь грешных и все же невинных душ.

Хват расставался с крестом без сожаления. В этом огненном аду божьи законы все равно не действовали, не могли действовать.

Тогда кто установил их, эти законы?

По чьему хотению, по чьему велению траки бронетехники наматывали на катки кишки тех, кто пришел сюда с такими же православными крестиками, как у тебя? Кто дал добро на то, чтобы под гусеницами своих же танков хрустели черепа русских мальчишек, расплескивая мозги несостоявшихся художников и поэтов, сантехников и милиционеров, алкоголиков, космонавтов, слесарей, токарей, любящих отцов и неверных мужей? Гребаная Чечня, гребаный мир, где то ли человечество утратило веру в бога, то ли он перестал доверять людям. Слишком велико расстояние между небом и землей, по которой шагаешь ты, оскальзываясь на кровавом месиве. Слишком много снов и воспоминаний, с которыми трудно, почти невозможно жить. Но мемуаров ты не напишешь, нет. Все, что тебе было суждено написать, уже написано. В коротеньких посланиях родителям погибших, в похоронках, в актах опознания тел.

Вот что такое подлинные книги судеб.

А все эти литературные исповеди боевых офицеров ГРУ в книжках с пестрыми обложками сочиняются людьми другого сорта. Людьми с богатым воображением, позволяющим им выдавать себя попеременно то за «афганцев», то за «приднестровцев», то за «сербских добровольцев», у которых что ни поле, то обязательно Косово. Эй вы, кутузовы и суворовы! Не перегрызлись еще в своих затхлых террариумах да аквариумах, выясняя, кто из вас круче?

Как ни откроешь книгу «за спецназ», так тут же и наткнешься на очередного накачанного битюга в камуфляже и с экзотической раскраской на лице. Враки. С виду по Хвату и другим мужикам его закваски ни за что не определишь их боевую породу. Вот сидит за кухонным столом средних лет мужчина, нижнюю челюсть вперед не выдвигает, брови к переносице не сводит, мускулами не поигрывает. Жует через силу последний пирожок с капустой, отдувается, и ни одна собака не распознает в нем человека, которому не только убивать приходилось, но и умирать.

Приговаривает:

– Ну сестренка, ну уважила…

– Может, добавки? – встрепенулась Катя.

– Это будет уже перебор. Того и гляди, сам взойду, как на дрожжах. – Хват погладил себя по животу, который всегда оставался у него по-мальчишески плоским.

– Если хочешь, на ужин снова пирожков напеку.