— Верена… Верена! Мы же любим друг друга!
— Этого недостаточно, милый. Прочти письмо. Я… Я больше не могу. Я пошла. Больше мы не увидимся.
— Ты с ума сошла!
— Нет, бедняжка Оливер, я абсолютно нормальна.
— Но ведь не можешь же ты…
— Я вынуждена. У меня ребенок. Мне нужна надежность.
— Но я могу дать надежность и тебе, и твоему ребенку!
— В том-то и дело, что не можешь! Пусти меня! Я хочу, чтобы ты прочел письмо без меня.
— Почему без тебя?
— Это самое скверное письмо из всех, что я написала за свою жизнь!
— Останься здесь!
— Нет!
— Ты малодушна!
— Да, — крикнула Верена и побежала вниз по винтовой лестнице, — да, я такая! Малодушная! Трусливая! Трусливая!
Оливер Мансфельд застыл в неподвижности. Лишь спустя некоторое время он сел на старый ящик, рядом с которым лежала длинная веревка, и вскрыл конверт. Между тем еще больше помрачнело, но, несмотря на это, из проемов башни были видны далекие просторы. Была видна речка Нидда, змеившаяся вниз по долине в своих камышовых берегах через луга, пастбища, плодородные пашни, между кустарниками и серебристыми ольховниками; гору Большой Фельдберг с ее темным широким лесистым хребтом, Винтерштейн с его тремя горбами; на востоке гора Фогельсберг и массив Хоенродскопфа; маленькие и совсем крохотные деревеньки, старинные замки, крестьянские усадьбы и железнодорожные поезда, которые, меланхолически посвистывая, скрывались в сумерках. Можно было разглядеть курорты Бад Наухайм, Бад Хомбург, Бад Фибель, городишки Кёнигштайн, Дорнхольцхаузен, Оберруссель и сотни других мест человеческого общежития, самое большое из которых Франкфурт, Франкфурт-на-Майне.
Ничего этого Оливер Мансфельд не видел.
Он сидел, понурившись, на старом ящике посреди старого хлама в верхнем помещении башни с письмом в руках, которое он только что прочел. Оливер был настолько оглушен, что не слышал шагов подошедшего к нему Манфреда Лорда, который спрятался в одной из ниш верхнего помещения башни еще два часа тому назад. Он слышал разговор между своей женой и Оливером Мансфельдом. Манфред Лорд ждал. И дождался. Сзади подошел к сидящему, схватил его за плечо и рванул вверх.
— Что… что…
Едва лишь выдохнув эти слова, Оливер тут же получил первый удар в лицо. За ним последовал второй. Оливер отлетел, врезавшись в стену. Лорд метнулся за ним. Он бил юношу по чему попало тяжелой тростью. У Оливера пошла кровь из ран. Лорд продолжал его бить. Оливер не отвечал. Лорд стал пинать его по ногам, в живот. Все это он делал молча. Его лицо перекосила гримаса ненависти.
Через некоторое время Оливер обессилел и рухнул на грязный пол. Кровь из его ран струилась на половицы. Он стонал.
12
— Я надеялся, что вы будете защищаться, Оливер, — сказал Манфред Лорд. — Я жаждал поединка с вами. Мне очень хотелось, чтобы вы ответили на мои удары.
Оливер лежал, скорчившись, на грязных половицах. Рядом с ним лежало Веренино письмо.
— Я в два раза старше вас. Вы наверняка могли бы побить меня. Почему вы не делаете этого?
Оливер не отвечал. Лужи крови вокруг него становились все больше.
— Вы считали себя весьма умным и ловким, не так ли? Но я оказался умнее. Женщина остается женщиной. Верена поступила так, как поступают все женщины. Вы не хотите в это поверить, не можете в это поверить, потому что вы ребенок и идеалист. — Он пнул лежащего. — Женщине нужна надежность. Вы не можете дать ее Верене. Она привыкла к роскоши. Ее вы тоже не в состоянии ей дать. Она шлюха, и на нее нельзя обижаться. — Еще один пинок. — Я терпел и унижался перед вами, Оливер. Теперь этому конец. Все ваши фотографии и негативы у меня. Я очень правильно делал, что унижался и терпел, когда вы были любовником моей жены. Теперь вы уже любовник в отставке. Она выбрала надежность и меня.
Манфред Лорд ушел, очень довольный собой. Он все продумал заранее. И ничего не забыл. Кроме одного — взять Веренино письмо.
13
Это правда, вся правда. Это — то, что произошло. Мы ни о чем не умолчали. Выше мы сказали, что у зрителя поединка есть шанс узнать правду. Но, разумеется, нет шанса победить.
Манфред Лорд, пообещавший рассказать Харденбергу и Лазарусу всю правду, рассказал не все. И это можно понять. Он не был зрителем. Манфред Лорд был, если позволительно такое сравнение, на ринге. Он боролся. У него был шанс победить — имея на своей стороне такую женщину, как Верена. Он испытывал раскаяние за то, как поступил с Оливером, за то, что так избил его. В этом он признался…
— Признаю, что поступил варварски и достойно презрения, — сказал Манфред Лорд, — но полагаю, что могу рассчитывать на понимание прежде всего у мужчин, если учесть, как долго я вынужден был все это терпеть.
— Это дело вкуса, — возразил Харденберг. — И данный вопрос интересует меня меньше, чем другой.
— Какой именно?
— В своем романе Оливер Мансфельд рассказывает о сфотографированных книжных страницах с проколотыми буквами, которые явно содержали зашифрованные сообщения. Он пишет, что вы давали ему с собой такого рода книги, когда он летал в Эхтернах, и что отец со своей стороны тоже давал ему подобные же книги, когда Оливер возвращался.
— Это чистейшая ложь.
— А что скажете вы, милостивая государыня?
Верена посмотрела на своего мужа, потом на фотографию Эвелин на ночном столике, потом, направив свой взгляд мимо Харденберга в густой снегопад за окном, произнесла предельно равнодушно:
— Никогда ни о чем подобном не слышала.
Лорд улыбнулся.
Верена вновь начала плакать. Лорд гладил ее, утешая.
— Нервы, — сказал он, — все это нервы, господа.
— Конечно, — согласился Харденберг. — Кстати, вам известно, что следователь постановил начать новое расследование по делу Вальтера Мансфельда, в результате чего тот не сможет воспользоваться положением о сроке давности?
— Да, я слышал об этом.
— Стало быть, если господин Мансфельд появится в Германии, он будет немедленно арестован.
— Тогда скорее всего господин Мансфельд не появится в Германии, — сказал Лорд, продолжая гладить свою жену. — Ну, успокойся же, дорогая, успокойся наконец.
Верена Лорд прекратила плакать.
Главный комиссар Харденберг объявил Манфреду Лорду, что против него будет возбуждено уголовное дело за нанесение телесных повреждений, в чем он сам добровольно признался. Манфред Лорд заявил, что готов к этому, и заодно назвал фамилии трех своих адвокатов.
Покидая полчаса спустя дом Лордов, Харденберг и Лазарус натолкнулись в полутемном холле на маленькую девочку.