— Попытаюсь.
— Эти люди, которые сейчас здесь, в гостях, эта супружеская пара, я знаю их… Не могли бы вы… могли бы вы солгать ради меня?
— Солгать? Как это?
— Не могли бы вы сказать, что знаете меня уже несколько лет и что я приехал только вчера?
— Ничего не понимаю.
— Я все объясню вам потом. Ну, как? Не могли бы вы сделать это для меня?
Она смотрит на меня затуманенным взором.
— А вы для меня не могли бы тоже кое-что сделать? — И поскольку я медлю с ответом, она продолжает: — Конечно, нет. Я слишком многого хочу. Мне кажется, я понимаю, что здесь происходит. Можете на меня положиться.
— В самом деле могу?
— Что за вопрос? Как жаль, что я не миссис Лорд. Но нельзя требовать невозможного, так ведь?
Затем мы возвращаемся в комнату и миссис Дюрхэм рассказывает (немного пережимая), как давно мы с ней дружим и как она вчера встречала меня с машиной в порту. Она сейчас говорит уже немного неразборчиво, потому как чересчур много выпила. Но, в общем, получается неплохо.
Получается ли?
В глазах Верены я читаю отчаянье, в глазах господина Лорда — торжество. Конечно, стена неплохо на него сработала. Но и без нее майор Ингрэм когда-нибудь да пригласил бы нас. Не сомневаюсь.
— Где вы живете, Оливер? — спрашивает господин Лорд.
— В одном пансионе недалеко от Портоферрарио.
— Нет, это никуда не годится!
— Простите?
— Завтра же вы переберетесь к нам! И никаких возражений! Моя жена будет очень рада, правда, дорогая?
Она в состоянии лишь молча кивнуть.
Гремит телевизор.
— Через три дня мне опять придется уехать в Рим. Вы не представляете, как я рад, что вы-таки решились приехать на Эльбу. Ведь теперь вы можете составить компанию моей жене, так? А люди здесь, на юге, не такие подлые, как у нас в Германии.
— Конечно, господин Лорд. Поэтому я и подумал, что могу навещать вас, не вызывая сплетен.
По этому поводу господин Манфред Лорд от души смеется.
— Ах, уж эти сплетни, — говорит он. — Уж эти сплетни…
На телеэкране появляется заставка «Евровидения». Раздается знакомая мелодия музыкальной заставки. Затем показывают стену, перекрытые Бранденбургские ворота, танки армии Восточной зоны, колючую проволоку и так далее. Комментирует итальянский репортер. То, что случилось, действительно ужасно. Изображение мокрых от дождя улиц мигает. Репортеры показывают потрясающие душу сцены: немцы, готовые стрелять в немцев. Молодая берлинка, только что вышедшая замуж. И вот она стоит перед родительским домом и плачет, потому как двери дома, где живут отец и мать, замурованы. Родители стоят у окна на четвертом этаже. Мать плачет. В слабой попытке утешить ее, отец обнимает свою жену, седую и в очках, за плечи. Но и ему самому приходится прикладывать платок к глазам. Даже подарки они не могут передать из рук в руки своим детям, стоящим внизу на улице. Они спускают свертки и цветы на веревочках, так как дом замурован стеной.
Все потрясены.
Начинается горячая дискуссия. Миссис Дюрхэм плачет, как и та старая берлинка. А Манфред Лорд становится ко мне еще более сердечным и свойским.
2
На следующий день я покидаю загрустившую семью Мортула и переселяюсь в стеклянный дом на берегу бухты Ля Биодола. Рукопись книги оставляю на сохранение дедушке Мортула. Я говорю ему, что заберу ее перед отъездом домой.
— Что-нибудь стряслось?
— Да.
— Неприятности?
— Да.
— Бог поможет.
Поможет ли?
Дни и ночи я провожу отныне в доме господина Лорда, на его пляже, в его обществе. Когда ему нужно уехать, он заботится о том, чтобы в доме остались слуги, секретарша, Эвелин, бонна, одним словом — все. Чтобы любить друг друга, мы с Вереной в эти дни вынуждены уходить далеко в море. И еще слава Богу, что Эвелин боится моторной лодки.
Кстати, когда я в первый раз встречаюсь и играю с ней на пляже (в это время господин Лорд в стеклянном доме наверху что-то диктует своей секретарше), она извиняется передо мной. Как она ни мала, но что-то из происходящего до нее дошло…
— Тогда во Франкфурте… я так разозлилась на тебя и сказала, что больше не хочу тебя видеть. А сейчас вот ты приехал сюда, на Эльбу. Ведь это связано с мамой и со мной?
— Да.
— Ты нас не бросишь в беде?
— Не брошу! Никогда!
— Но ведь это очень трудно? Ты думаешь, у тебя получится?
— Надеюсь.
— Можно я тебя поцелую в знак примирения?
— Буду счастлив.
— Вот так. А теперь ты меня!
Я целую ее в мокрую щеку.
— Ты должна набраться терпения, Эвелин.
— Я уже набралась. Долго еще ждать?
— До Рождества.
3
Погода все еще хорошая, но уже случаются и дождливые дни, и сильные ветры, а порой и море выглядит весьма грозно. Близится осень. И уже совсем скоро всем нам возвращаться домой.
Между тем я уже перестал работать по ночам у господина Фелланцони, потому что уже заработал на браслет.
Манфред Лорд очень занят. Он советует нам совершать прогулки на лодке. В Марчана Марина. В Порто Адзурро. Он перечисляет все места, где мы побывали с Вереной, делая это с мягкой улыбкой и неотрывно глядя на меня.
Естественно, мы берем лодку и выходим в море. Прекрасный день, а мы оба в глубокой печали. Но здесь мы по крайней мере хоть можем поговорить друг с другом. Я долго сомневался, стоит ли говорить Верене о преследующем меня ощущении, что за нами беспрестанно следят. Я не говорил ей этого, чтобы не напугать. Теперь придется.
Верена таращит на меня глаза.
— За нами кто-то следит?
— С тех пор, как я появился на Эльбе. Более того, убежден, что даже эта встреча у майора Ингрэма, будь она проклята, случилась неспроста. Я уверен, что твой муж все знает, что он получает о нас полную информацию.
Даже в раю, оказывается, можно говорить об адских вещах.
Верена побледнела. Ее лицо сразу осунулось, стало еще тоньше, а глаза еще больше.
— Но… но если он уже все знает, то почему ничего не говорит? Почему он оставляет нас одних?
— У меня нет доказательств, но есть предположение.
— А именно?
— Твой муж знает, что фотографии с проколотыми буквами хранятся в твоем сейфе. И он хочет, как можно больше запутать нас в свои сети, чтобы в один прекрасный день сказать: «А ну-ка, выкладывайте ваши фотографии!» И ему тогда удастся избежать развода. Он может запретить мне переступать порог его дома, а тебя отослать куда-нибудь в далекое путешествие. Или он может подать на меня в суд за разрушение семьи.