— Если это попытка самооправдания, то валяй, продолжай, — сказал Карлуш.
— Никакое это не самооправдание, просто взгляд на современных девушек типа Катарины, которая не была девственницей и предложила именно то, что предложила. А кроме того, объяснение причины, по которой инспектор в этом сомневается.
— Почему молодое поколение всегда считает, что секс изобрели именно они?
— Не изобрели, но привнесли в него революционные изменения!
Я почувствовал, как за ворот мне потекла струйка пота. Валентин начал уже вызывать у меня аллергию.
— Так что же такое ты расслышал в голосе Катарины, что стал обхаживать ее?
— Талант.
— Но должно было слышаться в нем и что-то другое, если сам великолепный Валентин, избалованный вниманием липнущих к нему девушек, стал обхаживать…
— Она была голубоглазой блондинкой. Для португалки необычно. Меня это и привлекло.
Наступившая пауза длилась несколько секунд, и Валентин удивленно поднял брови.
— Я хочу, чтобы ты немного подумал, прежде чем начнешь рассказывать о том, что здесь происходило. У тебя ведь хватит на это мозгов, не так ли?
— С чего начинать?
— Когда вы приняли наркотики?
— Как только поднялись сюда. У Бруну был косячок. Мы его выкурили. У меня были таблетки. Съели по одной. Предупреждая ваш вопрос, скажу, что это был экстези.
— Где вы его раздобыли?
— Купили на улице.
— Значит, не у Терезы, — сказал я.
— Ну, я думаю, Тереза немало помогла вам в расследовании. Так что и я вправе вам про нее рассказать. Да, экстези мы взяли у Терезы.
— И как он подействовал на вас? — спросил Карлуш.
— Экстези вообще раскрепощает. Как бы усиливает любовь к тем, кого уже и так любишь.
— Ну, значит, тебя это должно было толкать на онанизм, — радостно заключил Карлуш.
— Возможно, вас это и толкнуло бы, аженте, — отрезал Валентин.
— Комната выглядит так же, как вчера? — спросил я.
— Табуретка была правее сантиметров на десять, — сказал Валентин.
Я молча закатал рукав и показал ему локоть.
— Ладно, ладно, — сказал он, поднимая вверх руки. — Кровать мы подвинули.
— Покажи-ка.
Он передвинул кровать поближе к зеркалу.
— Твоя идея?
— Она сказала, что хочет себя видеть.
— И видела?
— Себя?
— Говорила она, что это именно то, Что она хочет увидеть?
— Я же сказал.
— Верится с трудом.
Он пожал плечами.
— Продолжай.
— Мы разделись.
— Как это происходило?
— Первым делом, как хорошие добропорядочные мальчики, мы разулись.
Последнее замечание заставило Карлуша вскочить с табуретки. От ярости у него побелели губы.
— Тихо, тихо, — сказал Валентин.
— Ты раздел ее? — осведомился я.
— Пока мы двигали кровать, она уже сама разделась.
— Самостоятельная девица, однако.
— Я же сказал, что это она все затеяла, — продолжал Валентин. — Она встала на колени на середине кровати и велела Бруну тоже встать на колени перед ней, а мне — пристроиться сзади и надеть презерватив. С Бруну ей пришлось повозиться — он слишком нервничал. Ну а я надел презерватив, вот и все.
— Ты кое-что опустил.
— Не думаю.
— Смазку.
— Она в этом не нуждалась.
— По-моему, при анальном сексе это делают всегда, а эксперт сказала, что в прямой кишке у нее обнаружены следы.
— Никакого анального секса у меня с ней не было. Это не для меня.
— Бруну говорил иначе.
— Что он сказал? Расскажите, что он говорил!
Я кивнул Карлушу, и тот перелистал странички записанных показаний. Потом прочел:
— «Она трогала и сосала мой пенис, в то время как Валентин имел ее сзади. У меня же секса с ней не было — ни вагинального, ни анального, и я так и не кончил».
— Но из этого не следует, что у нас с ней был анальный секс! Этого и не было! Бруну говорит истинную правду. Я поимел ее сзади, но секс был вагинальный! Можете сколько угодно бить меня локтем в ухо, но ничего другого вы из меня не выбьете.
— Но как тогда ты объяснишь заключение эксперта?
Молчание, во время которого Валентин теребил свою гриву и тер лоб. С его лба на пол капал пот.
— Должно быть, с ней был и кто-то другой, — сказал он.
— Когда вы ушли отсюда?
— Около двух часов дня.
— Бруну утверждает, что отправился домой, а вы с Катариной пошли к фуникулеру.
— Точно.
— Куда вы пошли?
— Спустились к Авенида-да-Либердаде
[19]
и сели на сорок пятый автобус. На Салданье она сошла, чтобы вернуться на занятия, а я доехал до Кампу-Гранде и пошел в Национальную библиотеку.
— И сколько же ты там пробыл?
— Я ушел оттуда уже после семи. Меня там видело много народу.
— У тебя есть машина?
— Шутите, инспектор!
— А чьей-нибудь машиной ты пользоваться можешь?
— У мамашиного сожителя есть машина. Но думаете, он мне ее даст?
— Давай вернемся к первому моему вопросу: что заставило тебя пригласить Катарину в вашу группу?
— Я же ответил.
— Что в ней такого особенного, Валентин? Что в ней так тебя привлекло?
Он облизнул пересохшие губы.
— Она не производила впечатления счастливой девушки, верно?
— Счастливой?.. — протянул он иронически, как бы удивляясь самой возможности такого определения.
— Так что же тебе в ней так понравилось, Валентин? Ее беззащитность? Страдальческий вид? Приятным показалось усилить это страдание?
— Вот сейчас, мне кажется, вам самое время начать расписывать, как я ненавижу свою мать! — воскликнул он с визгливым смехом. — Неужели там, где обучают полицейских, пользуется популярностью и учение Фрейда?
— Об этом спроси-ка лучше у аженте Пинту. Я мог и подзабыть, чему учат полицейских, — слишком много лет прошло с выпуска. Да и вообще Фрейд мне ни к чему — достаточно восемнадцати лет общения с тебе подобными.
Он перевел взгляд на Карлуша:
— Ну а вы, аженте, какую нелепицу для меня припасли?