— Он пускает пену, — сказал Позер, со вкусом выговаривая слова. — Бесится от ярости. И союзнички уже это пронюхали… Аккурат к нашим переговорам с концерном!
Фельзен отправился в Бейру и 19 декабря провел в Гуарде в обществе бухгалтера. В ходе маленькой инспекции подведомственной ему территории морозным ветреным утром за три дня до Рождества он появился в Амендуа. Абрантеша не было. Застал он лишь старуху с ее мужем, отцом Абрантеша. Тот сидел, как и всегда зимой, у очага, и глаза его слезились от дыма. Здесь же была и девушка со своим четырехмесячным сынком Педру. Фельзен спросил у нее, где ее муж, чем, казалось, смутил ее, хотя теперь, успев привыкнуть к нему, она почти не смущалась в его обществе. На пальце у нее не было кольца. Значит, замужем за Абрантешем она не была.
Фельзен погладил покрытую легким пушком голову младенца — голова эта была как раз в размер его ладони. Девушка предложила принести ему поесть и выпить и посадила ребенка себе на бедро.
— Я подержу его, — вызвался Фельзен.
Она колебалась, вглядываясь своими зеленоватыми глазами в лицо немца. Потом передала ему ребенка и удалилась на кухню. Девичьи формы она утратила. Грудь расплылась, а бедра под длинной, до щиколоток, юбкой подрагивали при ходьбе. Обернувшись и заметив, какими глазами он на нее смотрит, она слегка улыбнулась. Он пощекотал ребенка. Педру заулыбался, и на Фельзена глянула точная копия Абрантеша без зубов.
Девушка принесла ему вино и колбасу. Он отдал ей ребенка, моментально потянувшегося к ее груди.
— Он что, на своих землях? — спросил Фельзен.
Он подумал, что Абрантеш, учтя, что цена вольфрама находится на пике, решил наведаться на свои двадцать гектаров, чтобы подхлестнуть там работы.
— Он уехал утром. А куда — не сказал, — отвечала девушка.
— Вернуться-то обещал?
Она пожала плечами: Абрантеш не имел привычки разговаривать со своими женщинами.
Фельзен выпил два стакана красного вина, заел его двумя ломтями колбасы и вышел на утренний холод. Доехал до соседней долины, где нашел проводника, обещавшего довести его до участка Абрантеша.
Фельзен оказался прав: работа кипела, но Абрантеша и здесь не было. На участке он заметил дом, выстроенный из гранита, под шиферной крышей. Полкрыши обвалилось, и цельные куски шифера лежали сложенные на земле, обломки же были свалены в кучу. Перед домом на ветру на ржавой жаровне что-то стряпала, помешивая в кастрюле, женщина — грязная, осунувшаяся, с впалыми от отсутствия зубов щеками.
В другой части дома виднелась покосившаяся дверь. За ней была жилая часть дома — с прикрытым каким-то тряпьем тюфяком и облупленными глиняными горшками. В доме пахло сыростью и мочой. Под тряпьем дрожало от холода чье-то маленькое тельце.
В дом заглянул один из крестьян Абрантеша — житель Амендуа — и оторопел при виде Фельзена. Он снял шляпу и, войдя, поклонился. Фельзен осведомился у него об Абрантеше.
— Его здесь нет, — отвечал крестьянин, потупившись.
— А другие? Где они? Почему не здесь?
Ответа не последовало.
— А кто эти люди, которые расположились здесь, на земле сеньора Абрантеша?
Женщина оставила свое варево и, шамкая, стала невнятно говорить что-то крестьянину по-португальски. Говорила она довольно долго, жестикулируя деревянной ложкой.
— Что она говорит?
— Пустяки, — отвечал крестьянин.
Женщина что-то сердито бросила ему. Крестьянин отвел глаза. Тогда Фельзен обратил свой вопрос непосредственно к ней. В ответ она разразилась длинной речью, которую крестьянин прервал, коротко бросив:
— Она жена сеньора Абрантеша.
— Так это их ребенок здесь?
Крестьянин, поманив Фельзена, повел его прочь от старой ведьмы на задний дворик, где тот увидел три поросших травой и никак не помеченных холмика.
— Вот дети сеньора Абрантеша, — сказал крестьянин. — Слабые легкие.
— А ребенок в доме тоже его?
Крестьянин кивнул.
— Эти все девочки?
Он кивнул опять.
— Так где же сеньор Абрантеш?
— В Испании, — отвечал крестьянин, не отводя глаз от могильных холмиков.
Крестьянина звали Алвару Фортеш. Фельзен посадил его рядом с шофером, и они отправились на границу в Вилар-Формозу. Фельзен пил агуарденте из фляжки и просматривал сделанные им расчеты: 28 тонн из Пенамакора, 30 тонн — из Каштелейру, 17 тонн принесло Барку, 34 тонны — Иданья-а-Нова. И все это не было переправлено, почему и образовалась недостача в 109 тонн в поставках из Португалии.
На границе он выпил с начальником таможни, любезно сообщившим ему, что в последний месяц британцы отслеживали все немецкие грузы, переправляемые через границу, и ходят даже слухи, что Лиссабон собирается заморозить поставки. Фельзен подарил таможеннику бутылку коньяку и спросил об Абрантеше. Начальник не видел его вот уже неделю.
Под моросящим дождем они направились к югу от границы в Алдея-да-Понту, а оттуда — в Алдея-ду-Бишпу и Фойуш, где низкие, патрулируемые одними только рысями холмы простираются по обе стороны границы. Здесь обитал контрабандист, который должен был на мулах переправлять грузы в случае, если доктор Салазар всерьез вознамерился бы ставить Фельзену палки в колеса.
— Ты переходил когда-нибудь испанскую границу? — спросил Фельзен Алвару Фортеша, обращаясь к его затылку.
Ответа не последовало.
— Ты слышал вопрос?
— Да, сеньор Фельзен.
— Так переправлялся раньше через границу или нет?
Опять молчание.
— Когда это было в первый раз?
Ответом было отсутствие ответа. Чем больше забирали они к югу, подгоняемые крепчавшим ветром, тем острее чувствовал Фельзен запах недостающих тонн. Они проехали по деревне к дому и конюшням владельца мулов. Горная цепь скрылась, затянутая низкими облаками.
У дома владельца мулов Фельзен полез в багажник и вытащил оттуда металлическую шкатулку. Достал «Вальтер Р-48», зарядил его и велел Алвару Фортешу выйти из машины. Они прошли к задам сложенной из гранита хижины, к конюшням. В углу двора находился сарай, запертый на замок. Мулов видно не было. Алвару Фортеш семенил рядом походкой человека, у которого переполнен мочевой пузырь.
Фельзен громко забарабанил в заднюю дверь дома. Никакого ответа. Он заставил Алвару Фортеша колотить и колотить не переставая, и тогда изнутри дома послышалось старческое:
— Calma, calma, ja vou!
[17]
Старик открыл дверь. На фоне косых струй дождя стоял, заложив руки за спину, немец в толстом кожаном пальто. Старик понял, что попал в беду, еще прежде, чем немец ткнул ему в лицо пистолетом.