Севильский слепец - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Уилсон cтр.№ 88

— Продолжайте.

— Когда умерла моя мать, Мерседес была еще замужем, но ее муж вскоре скончался в Америке. По-моему, от рака. Она вернулась в Танжер на яхте мужа. Они поженились где-то через год после маминого ухода.

— Вам нравилась Мерседес?

— Как только я ее увидел, так сразу влюбился. У меня до сих пор сохранилось смутное воспоминание о той первой встрече. Я был тогда совсем крошечным. Она пришла к отцу в мастерскую и взяла меня на руки. Кажется, я играл ее серьгами. Мерседес очаровала меня сразу, впрочем, мой отец всегда говорил, что я был очень привязчивым ребенком.

— А что случилось с Мерседес?

— Тогда было прекрасное время. К отцу пришел успех. Фальконовы «ню» стали в мире искусства притчей во языцех. Его провозгласили новым Пикассо, что было просто смешно, учитывая разницу в масштабе и уровне их творений. И тут произошла трагедия. Это было в канун Нового года, после праздничного ужина. Все отправились к яхте, стоявшей в порту, смотреть фейерверк, а потом часть компании вышла ночью в открытое море. Неожиданно начался шторм, Мерседес упала за борт. Ее тело так и не нашли.

— Но… но как раз перед уходом гостей я тихонько выскользнул из моей спальни, и Мерседес меня заметила, — продолжал он, словно в очередной раз просматривая отснятый сознанием фильм. — Она отнесла меня назад в спальню и уложила в кровать. Я на днях вспоминал об этом, потому что… Да, точно. Все сходится. Убитый Рауль Хименес курил сигареты «Сельтас», и их запах исходил от ее волос. Причем совсем недавно я выяснил, что мой отец знал Рауля Хименеса с сороковых годов, и теперь мне очевидно, что он должен был присутствовать на той вечеринке, если только… к тому времени уже не уехал из Танжера.

— Наверняка очень многие тогда курили сигареты этой марки.

— Да, конечно, — кивнул Фалькон. — Так вот… Мерседес уложила меня в постель, поцеловала и крепко прижала к груди. Она так сильно стиснула меня, изливая свою нежность, что я едва мог вздохнуть. От нее пахло духами. Теперь я знаю, что это «Шанель номер пять». В наши дни женщины редко ими пользуются. Но в юности, когда я на улице улавливал этот запах, он всегда возвращал меня в ту минуту. В объятия любви.

— А что было после того, как Мерседес вышла из вашей комнаты?

Внезапно ощутив резкую боль в желудке, Фалькон свободной рукой схватился за живот.

— Я слышал… — продолжил он, превозмогая боль, — я слышал, как удаляется стук ее каблуков, когда она шла по коридору, а потом вниз по лестнице. Слышал разговор и смех гостей. Слышал, как хлопнула дверь. Слышал звук шагов по мощеной мостовой. И я помню, что она не вернулась.

Слезы застлали ему глаза. Рот наполнился слюной. В горле застрял ком. Последние слова исторглись прямо из его содрогавшегося нутра:

— И больше у меня уже никогда не было матери.

Алисия заварила чай. Чашка обожгла ему пальцы, а чай ошпарил язык. Эти простые физические ощущения вернули его к действительности. Он почувствовал необычную новизну, чистое удовлетворение, словно в тот день, когда они с Пако ободрали и заново оштукатурили старый коровник на ферме, а потом как следует побелили, превратив в гладкий белый куб на фоне ландшафта цвета жженой умбры. Фалькон даже сфотографировал его. В нем было что-то от простоты великого произведения искусства.

— С тех пор я никогда не думал об этом, — сказал он. — В своих воспоминаниях я обычно не доходил до удаляющегося стука ее каблуков.

— Теперь вы, конечно, понимаете, Хавьер, что не по вашей вине она не вернулась обратно?

— Это еще вопрос.

— Почему вопрос?

В глубоком раздумье он покачал головой.

— Вы понимаете, что это не ваша вина, — повторила она.

Он кивнул.

— А вам известно, Хавьер, что вы сделали сегодня вечером?

— Наверное, вы бы сказали, что я вновь пережил этот момент прошлого.

— Да, и увидели его в нормальном свете, — подтвердила она. — Вот так и идет процесс. Если мы отталкиваем от себя то, что для нас мучительно, оно нас не покидает. Мы лишь прячемся от него. Вы только что добились первого успеха в самом серьезном расследовании собственной жизни.

Фалькон вернулся на улицу Байлен, чувствуя себя удивительно посвежевшим, как будто от долгого бега он сильно вспотел и с потом из его организма вышли все токсины. Он завел машину в гараж и пошел по безмолвному темному дому во внутренний дворик с его незамутненным зрачком черной поблескивающей воды. Он включил лампу, осветившую ряд галерейных арок и колонн. С трепетом Фалькон вошел в кабинет. Его взгляд скользнул по столу, по разбросанным на нем фотографиям и по портрету матери со всем ее выводком. Он подошел к старому серому картотечному шкафу, отпер его и вынул пухлую коричневую папку с буквой «И» на корешке. Потом сел за письменный стол, полный решимости сделать следующий шаг к избавлению от чувства вины. Он извлек из папки пятнадцать черно-белых снимков, разложил их на столе картинкой вниз и, поймав свое отражение в стекле висевшей на стене картины, спросил себя: «Ну, и насколько же ты обновился?»

Фалькон перевернул первую фотографию. Инес, обнаженная, лежит на животе на шелковой простыне. Она смотрит назад, на него, оперев голову на кулак. Волосы в беспорядке разметаны. Фалькон зажмурился от внезапно прорезавшей его душевной боли. Перевернув следующую фотографию, он открыл глаза. Кадык у него заходил ходуном. Горло сдавило. Инес сидела на постели, откинувшись на подушки, совершенно голая, если не считать шелкового шарфика на плечах. Она смотрела прямо в камеру с откровенным вожделением. Ее бедра были раскинуты, открывая выбритые интимные части. Он стоял за камерой тоже голый. С каким радостным волнением они брили друг друга, хихикая над тем, что у них дрожмя дрожат руки. В этом не было ничего извращенного. Они просто от души веселились. Ему вспомнилось великолепие того дня. Обжигающая жара долгого роскошного полдня, полосы ослепительного света, врывающегося сквозь щели в ставнях и разрезающего тусклый сумрак комнаты, так что они могли видеть друг друга в зеркале. Полная уединенность их двоих в огромном доме, позволившая Фалькону, когда они чересчур разгорячились, поднять Инес с постели и снести на руках по лестнице, в то время как ее бедра тисками сжимали его талию, а пятки сплетенных ног сверху упирались ему в ягодицы. Он шагнул вместе с ней в черное око фонтана и погрузился в прохладную воду.

Воспоминание было настолько невыносимым, что Фалькон убрал фотографии и запер шкаф. Он стоял и смотрел на серое металлическое хранилище своей памяти. Алисия была права. Такие вещи невозможно удержать под замком. Нельзя исступленно командовать ими, раскладывать по полочкам, помещать в папки и надеяться, что они там навеки останутся. Склонность сознания к утечке информации непобедима. Вот почему некоторые отчаявшиеся люди пускают себе пулю в лоб. Единственный способ пресечь такую утечку — это уничтожить источник.

И снова у него в голове замаячил тот неоформившийся вопрос. Фалькон не вполне разделял оптимизм Алисии насчет своих сегоняшних достижений. Он все-таки не был убежден, что Мерседес исчезла не из-за него. В чем-то он провинился, и эта мысль заставила его надеть плащ и выйти на воздух, уже увлажненный пролившимся дождем, от которого блестела мостовая. Он направился к Музейной площади, испытывая странное умиротворение оттого, что шел под темными, сочащимися водой деревьями.