Шубников и Юлдашев исколесили на машине много километров, покрытых такыром. Со всех сторон подступали пески, но диверсант не сходил с твердого грунта. Он держался такыра и шагал на юг, где такырная почва сливалась с предгорьем.
На пути диверсанта Пантера обнаружила пустую флягу, спрятанную под камень. Больше никаких видимых следов не было.
В полдень следующего дня разведчики достигли телеграфного столба, к которому вышел парашютист. И тут Пантера потеряла след. Шубников развернул карту. Ближайшими населенными пунктами значились колхоз имени Буденного и кишлак Обисарым. Надеяться на то, что парашютист отправится в эти населенные пункты, было трудно. Но не побывать в том и другом Шубников считал неправильным. И он решил так: Юлдашева завезет в колхоз и оставит там, а сам поедет в кишлак Обисарым.
Посадив измученную Пантеру в машину, Шубников и Юлдашев направились в колхоз имени Буденного.
5
Водитель понравился Нарузу Ахмеду. Он оказался простодушным парнем, не проявлял любопытства к своему пассажиру, говорил больше сам и выкладывал все, что было у него на уме. Наруз Ахмед узнал его нехитрую биографию, и его семейные дела, и даже какие кинофильмы привозили в прошлый месяц.
По пути в Токанд они дважды останавливались: первый раз у колодца, чтобы напиться и долить воды в радиатор, а второй — при встрече с грузовой машиной, которую вел приятель шофера.
В Токанд они въехали поздним вечером, когда на небе уже высыпали звезды.
Город был незнаком Нарузу Ахмеду. Он много слышал о нем, но представлял его себе очень смутно, так как бывал здесь только ребенком. Он попросил водителя подвезти его к вокзалу.
— А вы что, на поезд? — удивленно спросил тот.
— Ну да… Я спешу в Ташкент.
— Вот оно что, — с сожалением заметил водитель. — А я считал, что вы сюда, и хотел пригласить к себе. Закусили бы… Правда, домишко у меня не ахти какой, но для хорошего человека местечко всегда найдется. Может быть, отъезд на завтра отложите? Нет, правда! Посмотрели бы моих сыновей. Настоящие джигиты. Старшему уже пять.
— Не могу, дружище! Срок командировки у меня и так кончился. Я уже перехватил одни сутки, а начальство, сам знаешь, не любит неаккуратности. Сегодня я должен был быть уже в Ташкенте.
— Жаль, жаль… — покачал головой водитель.
На привокзальной площади машина остановилась. Наруз Ахмед сунул водителю еще пятидесятирублевку, пожал ему руку и вышел из кабины. Водитель поблагодарил, помахал рукой и уехал.
По площади торопливо сновали пешеходы с чемоданами и узлами в руках. Длинная очередь стояла у автобусной остановки. Наруз Ахмед смешался с толпой, купил в киоске газету и прошел в здание вокзала. Взглянув на расписание поездов, он отыскал кассу, купил билет до Бухары и отправился в ресторан. Тут было людно и оживленно. У буфетной стойки толпились мужчины, вооруженные огромными пивными кружками.
Наруз Ахмед сел за свободный столик, оглянулся и развернул газету.
Как-то непривычно для него выглядела обстановка этого ресторана: женщины-официантки, люди, громкими голосами, шумно, не стесняясь соседей, обсуждавшие свои дела… Отвык Наруз Ахмед от этого. Вспомнились ему тегеранские ресторанчики и чайханы, где каждый сам себе, особнячком, где люди с заговорщическим видом перешептываются между собой… А здесь что-то отдаленно знакомое и в то же время чужое, настораживающее и пугающее.
Наруз Ахмед, уткнувшись в газету, прислушивался к разговору за соседним столиком. За ним сидели трое узбеков и один русский. Речь шла о какой-то новой кинокартине. Собеседники спорили: правда показана в ней или выдумка, могло ли так быть в жизни или нет.
Нарузу Ахмеду пришел на ум водитель, с которым он только что распрощался. Он дал ему в общей сложности сотню. И дал не потому, что был очень щедр. И не потому, что располагал большой суммой денег, позволявшей не задумываться над расходами. Отнюдь нет. Поступил он так, следуя советам Керлинга. Керлинг же поучал — в расходах не стесняться. Он говорил: "Запомните, что в Узбекистане — деньги все. За них можно купить и продать что и кого угодно. Все, от мала до велика, без разбору дают и берут взятки. А те, кто дают взятки и берут их, умеют молчать. Это главное. Те и другие знают, что суд привлекает к ответственности и наказывает в равной мере как дающих, так и берущих".
Но Керлинг одновременно предупреждал, что взятка — одно дело, а жизнь не по средствам — другое. Взятка не вызывает подозрения: она дается и берется "один на один", а излишества на людях неизбежно привлекут к себе внимание и могут привести к провалу. Все надо делать с умом.
Водитель был первым советским человеком, которого встретил Наруз Ахмед. Он выручил его и оставил о себе неплохое впечатление. И уж едва ли он будет болтать о том, что сорвал такой приличный куш. За это его по головке не погладят. Значит, Керлинг прав.
Основательно проголодавшийся Наруз Ахмед заказал себе полный обед, сытно поел, запил его бутылкой пива, оставил официантке на чай и покинул ресторан.
Поезд стоял уже у перрона. До отхода оставалось минут десять. Наруз Ахмед выкурил папиросу и направился к своему вагону. Настроение у него было бодрое. Его появление в Токанде, да еще в таком людном месте, как вокзал, как будто прошло благополучно. Он ничем не выделялся из общей массы. Никто не обращал на него внимания. Его одежда мало чем отличалась от одежды других. Обычный человек, обычный советский гражданин…
6
Шубников подошел к несгораемому шкафу, открыл его массивную дверцу и начал перебирать толстые, плотно сброшюрованные дела с надписями на обложках. Одно дело — "Обзорные материалы за 1930 — 1932 гг." — он извлек и сел с ним за стол.
Зашуршали перелистываемые страницы. На Шубникова пахнуло историей; авантюра Ибрагимбека; разгром банды Ширмата; налет басмачей на строительство канала; расправа с активом колхоза "Заря Востока"… Далее излагались краткие итоги работы Токандского отдела ОГПУ по ликвидации последних басмаческих формирований. Наконец открылась страница с тем, что искал подполковник Шубников. Сугубо справочным, лаконичным языком было сказано:
"Ахмедбек (Ахмед Каланов, сын крупного бая Калана Ниязова), рождения 1884 года. Владел поместьями в Самарканде, Бухаре, Коканде. Имел около 25000 голов каракульских овец, более 700 верблюдов, до 300 породистых лошадей. Держал от 75 до 100 батраков. Гонял в Иран собственные караваны с каракулем.
Содержал свой сераль, количество женщин в котором колебалось от семи до пятнадцати. С 1916 по 1920гг. состоял в должности кушбеги (канцлера) при дворе бухарского эмира Саида Алимхана. В 1920 г. после падения эмирата бежал со свитой эмира в Афганистан.
В 1931 г. прорвался из-за кордона на территорию Узбекистана во главе басмаческой банды. Несколько дней оперировал, совершал налеты на колхозы, расправлялся с местным активом. Затем банда его шестого сентября 1931 г. была полностью разгромлена в районе солончаков, а сам Ахмедбек убит в этом же бою".