Гений войны Суворов. «Наука побеждать» - читать онлайн книгу. Автор: Арсений Замостьянов cтр.№ 64

Павел ненавидел екатерининскую элиту, екатерининский стиль правления. Придворная жизнь — это как мировая война, в которой интересы разных людей и группировок беспорядочно перемешались. В пользу Суворова в 1796 г. говорило то, что он уже несколько месяцев не скрывал раздражения Зубовыми — самой влиятельной придворной партией последних лет правления Екатерины. Суворов находился с Зубовыми в близком родстве и некоторое время пользовался поддержкой влиятельнейшего Платона (хотя безоблачными взаимоотношения Суворова и Зубова не были никогда). Но примерно за год до смерти Екатерины их отношения испортились окончательно. «Князь Платон Александрович царя в голове не имеет», — сказанул Суворов. Для Павла после смерти Потёмкина и отстранения Орловых не было злейших врагов, чем Зубовы. И он с удовлетворением замечал, что и знаменитый фельдмаршал, осенённый ореолом побед, превратился во врага Зубовых ещё при жизни императрицы. Этот факт открывал возможности для плодотворного сотрудничества двух эксцентрических чудаков — Павла и Суворова. Но камней преткновения оказалось поболее.

Важнейшим недостатком противоречивого царствования нового императора Павла Петровича была ориентация русского воинства, доказавшего свой потенциал двадцатилетием блестящих побед, на прусские образцы. Суворов откликнулся на павловские нововведения (по существу, уничтожившие сделанное великими реформаторами русской армии Потёмкиным, Румянцевым и Суворовым) не только едким экспромтом: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, сам я не немец, а природный русак!», но и аргументированной критикой прусских традиций, сохранившейся, прежде всего, в переписке с Д.И. Хвостовым. Хвостов так и не приобрёл благоразумной привычки уничтожать бумаги… Впрочем, самые ретивые царёвы слуги читали письма Суворова прежде всех адресатов.

Всё в стране пытались привести к прусскому знаменателю, всё переустраивалось по иноземному образцу. Даже мосты и будки были, как вспоминал А.С. Шишков, «крашены пёстрой краской» — точь-в-точь как в Пруссии.

О реакции на павловские реформы русских офицеров расскажет служивший в те годы А.С. Пашкевич, который «на своей шкуре» перенёс скороспелые преобразования первых же недель царствования Павла: «Прекрасные наши мундиры, украшающие и открывающие человека во всей природной его стройности, заменили каким-то нескладным мешком, делающим и самого прекрасного мужчину безобразным привидением; оный состоял из тёмно-зелёного толстого мундира с лацканами, отложным воротником и разрезными обшлагами кирпичного цвета и белыми пуговицами; длинного камзола и короткого нижнего платья самого жёлтого цвета. Головы наши спереди остригли под гребёнку, облили вонючим салом; к вискам привесили огромные пукли, аршинную косу прикрутили вплоть к затылку и осыпали мукою; шляпу дали с широкими городами серебряным галуном, такою же большою петлицею и с чёрным бантом «…»; фланелевый чёрный галстук в два пальца шириною перетягивал наши шеи до самой невозможности. Ноги наши обули в курносые смазные башмаки и стянули за коленами чёрными суконными штиблетами с красными вдоль всей ноги пуговицами; вместо булатной, висящей на бедре сабли, наносящей врагу страх, воткнули в фалды наши по железной спичке, удобной только перегонять мышей из житницы в житницу, а не защищать жизнь свою. «…» В таком карикатурном наряде я не смог равнодушно видеть себя в зеркале и от доброго сердца захохотал, несмотря на головную боль, происходящую от стянутия волос, вонючего сала и от крепко стянутой галстуком шеи». Таких свидетельств немало. Армия павловских реформ не приняла. Ведь с натёртыми салом головами нужно было не только дефилировать перед императором и высшим светом в столице, но и воевать и служить в отдалённых областях России, ходить походами, проводить учения… Суворов понимал, что таким образом сводится на нет весь опыт переустройства армии екатерининской эпохи, который значительно повысил боеспособность русского воинства. И старался, пока это возможно, отстаивать свою правоту, не избежав эмоциональных перехлёстов. Теперь он вспоминал о Потёмкине только ностальгически: князь Таврический писал когда-то: «Завиваться, пудриться, плесть косу — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всякий должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдата должен быть таков, что встал — и готов. Если б можно было счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет!» — под этими словами полудержавного властелина Суворов готов был подписаться. При Павле Потёмкина проклинали.

Дискуссия полководца и императора продолжалась недолго. В январе 1797 г. Павел предоставил Суворову последний шанс личным письмом: «С удивлением вижу я, что вы без дозволения моего отпускаете офицеров в отпуск, и для того надеюсь я, что сие будет в последний раз. Не меньше удивляюсь я, почему вы входите в распоряжение команд, прося предоставить сие мне… Рекомендую во всём поступать по уставу». По традиции, фельдмаршал должен был смириться, покаяться, но Суворов считал этот устав «найденным в углу развалин древнего замка на пергаменте, изъеденном мышами». В письме Хвостову Суворов обнаружил невиданную запальчивость: император затронул самую заветную струну в душе полководца, крепко обидел старого солдата. Вот и Суворов писал как никогда резко: «Государь лучше Штейнвера не видал. Я — лучше прусского покойного великого короля: я, милостью Божиею, баталии не проигрывал». Павел чувствовал разочарование: «Удивляемся, что Вы, кого мы почитали из первых ко исполнению воли нашей, остаётесь последними». По этому известному высказыванию видно, что изначальное уважение Павла к суворовским сединам имело место быть.

Суворов резко критиковал павловский «Опыт полевого воинского искусства», заимствованный из книги «Тактика или дисциплина по новым прусским уставам» (1767). Старый фельдмаршал называл этот «Опыт» «воинской расстройкой». Сначала Павел практиковал положения «Опыта…» в гатчинских войсках, а взошедши на престол, превратил эту книгу в «Записной устав о полевой пехотной службе». В «тактических классах» приглашённые прусские офицеры обучали русских коллег новому строю. Тяжко было сносить такие унижения, покорители Измаила и Праги морщились, подчинялись, но не смирялись в душе. А Суворов и не молчал.

К началу 1797 г. фельдмаршал чувствовал себя в тупике, в западне. Терпеть торжество пруссачества в армии не было мочи. В начале января Суворов подаёт государю рапорт с просьбой отправить его в годичный отпуск «в здешние мои Кобринские деревни», для восстановления сил. Павел ответил отказом. Через месяц, 3 февраля, Суворов направил в Петербург прошение об отставке. И получил удивительно быстрый ответ — от генерал-адъютанта его императорского величества Фёдора Ростопчина: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено было и что вы отставлены ещё 6-го числа сего месяца».

Молва сохранила императорский комментарий к отставке, брошенный им на разводе полков столичного гарнизона: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы». Суворов был отставлен без почётного права ношения фельдмаршальского мундира.