В Париж на выходные - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Васильевич Костин cтр.№ 17

Теперь уже все присутствующие смотрели на меня. Кроме пуэрториканца — он пристально глядел на кубинца. Таким образом он подчеркивал, кто здесь главный, хотя и не возражал против подобных реплик. Для спектакля, который он разыгрывал, его такой партнер устраивал.

— Разумеется, это предложение не совсем для вас. Там придется работать руками. А вы ведь, — пуэрториканец снова заглянул в мою анкету, где было сказано, что я учился в университете, — хотите работать головой? Сэр!

Весь яд был в слове «сэр».

На самом деле, такое предложение было для нас подарком небес. Это была реальная работа, далеко от Флориды, где среди массы кубинцев риск проколоться был всё же велик. Сан-Франциско был университетским городом, а мне в любом случае хотелось получить американский диплом. Не говоря уже о том, что это было чистое предложение, не имевшее никакого отношения к Конторе. И еще одно, хотя это глупость. Уточняю для тех, кто далек от испано-язычного мира: Пако — уменьшительное от Франсиско. Жить в городе, носящим имя моего небесного покровителя, показалось мне знаком судьбы.

Я мгновенно прокрутил всё это в голове, но сейчас это было только фоном. Главным была неприкрытая провокация со стороны инспектора. Я не собирался на нее поддаваться.

— Если мы примем это предложение, — подчеркнуто вежливо произнес я, — когда нам нужно будет ехать в Сан-Франциско?

Я не хотел соглашаться, не поговорив — даже чисто формально — с Ритой. Она и так, с тех пор, как мы перебрались в Штаты, чувствовала себя довеском. Здесь разговаривали только с главой семьи.

— Кто это мы? — не упустил случая пуэрториканец. — Кто должен принять решение?

— Мы с женой, — ответил я, уже понимая, куда он клонит.

— Вы с женой? — медленно повторил инспектор. — М-м, мне показалось, я разговариваю с мужчиной.

Пуэрториканец перекинул зубочистку в середину рта и теперь играл ею на языке. Вы никогда не замечали, что, в сущности, мы иногда выставляем на всеобщее обозрение отвратительный внутренний орган — розовый, бесформенный, покрытый слизью?

— Не жди от них ничего хорошего, приятель! — громко сказал кубинец, приподняв майку и почесывая загорелый, без татуировок, живот. — Прибивайся к своим!

— Если у вас есть деньги, — ответил, наконец, пуэрториканец на мой вопрос, — вы можете ехать хоть сейчас.

У нас с Розой было восемьдесят два доллара шестьдесят центов плюс талоны на питание на неделю вперед.

— А если нет, будете ждать, пока вам оформят чек, — продолжал он. — Хотя вообще, если я могу дать вам совет, в этой стране деньги принято зарабатывать, а не просить! Сэр!

Он уже не ждал ответа. Его усмешка так и приглашала меня дать ему в морду. Он знал, что этого не случится.

— Ты, мелкий вонючий сукин сын! — не выдержал я. — Ты-то сам приехал сюда на «Мэйфлауэр»?

Я не думал, что курс страноведения в Балашихинской лесной школе пригодится мне так скоро.

Теперь все смотрели на нас, уже оставив свои дела. Гречанка громко теребила сына, видимо, требуя, чтобы он объяснил ей, что происходит. Кубинец прилег плечом на стойку и откровенно наслаждался зрелищем — но он был на моей стороне. Разговаривавший с ним инспектор-мексиканец осуждающе смотрел на своего коллегу.

— Я попрошу всех вести себя в рамках! — неожиданно звучным голосом произнесла белая мышь.

Видимо, она там была старшей. Но на чьей она была стороне, было для меня по-прежнему непонятно.

— Имейте в виду, это приглашение не именное, — женщина повернула голову ко мне. — И есть масса желающих поехать туда вместо вас.

Корпоративная солидарность оказалась сильнее. Хотя, возможно, она не слышала всего нашего разговора. Получив поддержку, пуэрториканец осмелел.

— Я напишу рапорт об оскорблении офицера иммиграционной службы, — заявил он. — И задержу вашу грин-кард!

Она по-прежнему лежала перед ним на столе. А без нее я был никем.

— Верните мне мою карту! — потребовал я, перегнувшись через стойку и пытаясь схватить ее.

— Я аннулирую ее!

Пуэрториканец открыл ящик стола и смахнул карту туда.

— Говорил тебе, держись своих! — снова встрял кубинец. — Дождись меня у выхода, мои друзья помогут тебе с работой!

Я уже не слушал его. Пуэрториканец с прежним наглым выражением лица жевал зубочистку — он наслаждался тем, как я усугубляю свое положение. Я одним движением перемахнул через стойку. Противник пытался подняться, но он сидел в кресле на колесиках, которое поехало назад. Я сам помог ему встать. Я схватил его обеими руками за рубашку, поднял с кресла и с силой притянул навстречу своей голове. Я научился этому в день, когда оказался в общей камере тюрьмы в Сантьяго. Он хотел напомнить мне, что я сидел на нарах? У него получилось!

Естественно, я не пытался бежать и спокойно дождался полиции, сидя в кресле пуэрториканца. Его самого держали мексиканец с кубинцем — латинскую кровь не обманешь, он собирался оторвать мне голову. Но руки у него были блокированы, и старая гречанка, которая, как все южанки, была по призванию сестрой милосердия, пыталась промокнуть ему кровь на лице. Его повезли прямо в больницу — у него, как и у его предшественника в Сантъяго, был сломан нос. Меня сначала отвезли в участок, а уже потом — в ту же больницу. Обоюдоострая зубочистка пуэрториканца проколола мне щеку. У меня до сих пор в этом месте, если присмотреться, крошечная ямка.

На ночь меня вернули в участок, где я провел бессонную ночь, крутясь на жесткой кушетке в зарешеченной камере. Когда меня привозили в участок в первый раз, я сказал полицейским, что Рита с детьми ждали меня на пляже, и их на патрульной машине отвезли в наш мотель. Рита потом сказала мне, что тоже не сомкнула глаз.

Было отчего! Особенно всё-таки мне. Операцию по внедрению я провалил в любом случае. А завтра утром судья должен был решить, отправить ли меня обратно на Кубу немедленно или мне придется отсидеть какой-то срок в американской тюрьме. Денег на штраф у меня не было, так что я мог расплатиться только натурой. В любом случае, со Штатами нам придется распрощаться. Я не жалел об этом — жить в такой стране мне не хотелось.

Слушание моего дела было назначено на десять утра. Полицейский расстегнул на мне наручники и сел на места публики, за барьер. Публики, кроме него, не было — Роза сидела дома с детьми. Мы с ней вообще не виделись с тех пор, как меня задержали.

Судья — толстый, сопящий на всё помещение грек с волосатыми руками (во Флориде много кубинцев и греков) — выслушал сначала меня. Мотивы его не интересовали — только факты. А все они свидетельствовали против меня.

Потом наступила очередь пуэрториканца. Он, в отличие от меня, пришел с адвокатом (странно, почему у меня его не было?). Нос у него был заклеен пластырем — продольно и дважды поперек, на переносице и у ноздрей. Пуэрториканец и говорил немного в нос, с трудом — не знаю уж, притворялся он или нет. Это было выступление человека, стоящего на страже большой, прекрасной и щедрой страны, в которую отовсюду пытается проникнуть всякая нечисть. Этого слова пуэрториканец не сказал, но дух его вдохновенной речи был именно таков.