Гибель гигантов - читать онлайн книгу. Автор: Кен Фоллетт cтр.№ 33

Отец ничем не выдал своих чувств. Его лицо словно окаменело. Он смотрел вдаль и ждал своей участи. Гришке тоже хотелось бы быть таким сильным. Он пытался держать себя в руках и плакал, закусив губу молча.

Солдат поднял молот, коснулся им подпорки, примеряясь, размахнулся и ударил. Помост с грохотом обвалился. Стоявшие на помосте задергались в предсмертных судорогах.

Гришка все смотрел на отца, не в силах отвести взгляд. Отец умер не сразу. Он открыл рот, пытаясь вдохнуть, а может, крикнуть, лицо покраснело, словно он пытался разорвать свои путы. Потом на уже багровом лице проступил синюшный оттенок, и тело обмякло.

Мать перестала кричать и тихо плакала.

Священник начал читать молитву, но крестьяне, не слушая его, один за другим расходились с места казни.

Князь с княжной сели в карету, кучер щелкнул кнутом, и карета укатила.

VI

Григорий вытер глаза рукавом и посмотрел на Катерину. Она слушала его в сочувственном молчании, но рассказ ее не потряс. Должно быть, она видела такое и сама: виселицы, порка, издевательства были обычным явлением в деревнях.

Григорий поставил согретую воду на стол и нашел чистое полотенце. Катерина откинула голову, и Григорий повесил на торчащий в стене крюк керосиновую лампу, чтобы лучше видеть.

У нее была ссадина на лбу, синяк на щеке, губы распухли. И все равно, взглянув на нее вблизи, Григорий на миг перестал дышать. Она смотрела на него прямо и смело, и его околдовывал этот взгляд.

Он обмакнул уголок полотенца в теплую воду.

— Только осторожно, — попросила она.

Стерев кровь, он увидел, что рана легкая, просто царапина. Он протирал ей лицо, а она смотрела на него. Он омыл ей щеки и шею, потом сказал:

— Самое неприятное я оставил напоследок.

— Ничего, — сказала она. — У вас легкая рука. — Но поморщилась, когда он коснулся ее распухших губ.

Промывая ссадины, он увидел, что у Катерины белые и ровные зубы шестнадцатилетней девчонки. Он протер уголки большого красивого рта. Наклонился ниже, и его щеки коснулось ее теплое дыхание.

Закончив, почувствовал разочарование, словно ждал чего-то, что так и не произошло. Он выпрямился и прополоскал полотенце в воде, потемневшей от крови.

— Спасибо, — сказала она. — У вас очень хорошие руки.

Он понял, что его сердце бешено колотится. Ему и раньше приходилось промывать раны, но никогда еще у него не было такого головокружительного ощущения. Он со страхом подумал, что может сморозить какую-нибудь глупость.

Открыв окно, выплеснул воду на снег.

Ему пришла в голову дикая мысль, что, может, Катерина — это сон. Обернувшись, он бы не удивился, если бы стул оказался пуст. Но вот она, никуда не делась, смотрит на него своими сине-зелеными глазами. И он понял, что хотел бы, чтобы она никогда не уходила.

Прежде он никогда не думал о любви. С младшим братом на руках ему было не до девчонок. Он не был девственником, в его жизни трижды появлялись женщины. Но особой радости от близости и ними он не испытывал — возможно потому, что ни одна не вызвала у него особых чувств.

Но сейчас, подумал он в смятении, больше всего на свете ему хотелось бы лежать с Катериной на узкой кровати, целовать ее разбитое лицо и говорить…

Говорить о любви.

Не глупи, сказал он себе. Ты встретился с ней час назад. Ей не нужна твоя любовь, а нужно немного денег, да работа, да ночлег.

Григорий захлопнул окно.

Она сказала:

— Надо же, вы готовите брату еду, и у вас легкая рука, но полицейского вы сбиваете с ног одним ударом.

Он не знал, что ответить.

— Вы рассказали, как умер ваш отец, — продолжала она, — но потом ваша мама тоже умерла, и давно, правда?

— Почему вы так думаете?

Она пожала плечами.

— Потому что вам пришлось ее заменить.

VII

Она умерла 9 января 1905 года. Было воскресенье, которое потом прозвали «Кровавым».

Григорию было шестнадцать, Левке одиннадцать. Как и мама, оба работали на Путиловском в литейном цехе, Григорий был подмастерьем, Левка подметал пол. Тогда, в начале января, они бастовали, как и сто тысяч других рабочих по всему Санкт-Петербургу. Требовали восьмичасового рабочего дня и права создавать профсоюзы. Утром девятого января они надели лучшую одежду и пошли, взявшись за руки и увязая в свежевыпавшем снеге, в церковь у Путиловского завода. А после службы присоединились к одной из колонн рабочих, направлявшихся со всех концов города к Зимнему дворцу.

— Ну почему мы должны идти туда? — ныл Левка.

— Потому что вашего отца убили, — отрезала мама. — Потому что все эти князья и княжны бессердечные чудовища. Потому что мы хотим справедливости.

Стоял небывало погожий для этого времени в Петербурге день. Было холодно и сухо. Григорий чувствовал на лице солнечное тепло, и так же тепло было на душе от причастности к правому делу.

Их вел отец Гапон. Он напоминал Григорию ветхозаветного пророка — с бородой, библейскими речами и пламенным взглядом. Он не был революционером: его собрания взаимопомощи были разрешены правительством, и начинал он их всегда молитвой, а заканчивал исполнением гимна «Боже, Царя храни».

— Теперь я понимаю, — говорил Григорий Катерине через девять лет, в комнате с окном на железную дорогу. — Правительство рассчитывало, что это как предохранительный клапан, можно стравить пар и вместо проведения реформ отделаться чем-нибудь вроде народных гуляний. Но не вышло.

В длинном белом одеянии, с распятием в руках, Гапон вел народ по Нарвской дороге. Рядом шли Григорий с мамой и Левкой: он велел в начале процессии поставить женщин и детей, мол, так наши просьбы скорее дойдут до царя. За ними шли два соседа и несли большой портрет Николая II. Царь — отец своему народу, говорил Гапон. Он услышит их, обуздает жестокосердых министров и выполнит разумные требования рабочих. «Господь наш Иисус Христос сказал: „Пустите детей приходить ко мне“, и то же говорит наш царь-батюшка!» — кричал Гапон, и Григорий верил каждому слову.

Они подошли к воротам Нарвской заставы, огромной триумфальной арке. Григорий запомнил, как разглядывал колесницу и шестерку огромных лошадей — как вдруг на колонну рабочих налетел эскадрон всадников, словно ожили и угрожающе ринулись вниз со своей арки железные кони.

Кое-кто из демонстрантов бежал, кто-то упал, попав под страшные копыта. Григорий в ужасе застыл на месте, и мама с Левкой тоже.

Всадники не обнажали клинков, видимо, их задачей было просто напугать и разогнать людей, но рабочих было слишком много, и через несколько минут всадники развернули лошадей и ускакали.

Дальше пошли с совсем иным настроением. Григорий чувствовал, что все может закончиться не так, как они ожидали. Он подумал о силах, противостоявших рабочим: знать, министры — и армия. Как далеко они готовы зайти, чтобы не дать народу обратиться к своему царю?