– Каждый идиот в наши дни инвестирует в книготорговлю по Интернету и в фирмы программного обеспечения. Это объясняет, почему можно заработать миллионы на акциях фирм, которые не имеют ни доллара прибыли, – говорил Маккейн. – Но когда дело дойдет до серьезного, считаться будут только реальные ценности. Энергия. Сырье. Продовольствие. Вода.
Но и Fontanelli Enterprises выступил за пределы этих областей, купив большой итальянский дом моды, участвовал во всемирно известном рекламном агентстве и – что произвело сенсацию – разом приобрел десять европейских фирм звукозаписи, чтобы слить их в одну. Такого рода шаги, по словам Маккейна, служили двум целям: запутать постороннего наблюдателя и получить легкую прибыль. Такого рода инвестиции всегда можно отозвать, как только выгода уменьшится.
– Мы должны повысить наши доходы, – объяснил Маккейн. – Можете посчитать: если мы достигнем дохода 30 процентов, через двадцать лет нам будет принадлежать буквально весь мир!
Некоторые сенсационные приобретения еще обеспечивали им крупные заголовки в газетах – например, когда они купили Уолл-стрит номер 40, небоскреб, который когда-то был самым высоким зданием Нью-Йорка, пока его не перещеголял Chrysler Building. Он пустовал со времени биржевого краха 1987 года, и они получили его на аукционе чуть больше чем за полмиллиарда долларов. Тут же в здании начались реставрационные работы, и на карте Нью-Йорка издания 1997 года оно значилось уже как Fontanelli Tower.
– Дональд Трамп тоже хотел его купить, – рассказал Маккейн, который вел переговоры. – Он предложил даже больше, чем мы. Но я позвонил мэру и нескольким сенаторам и объяснил им, что нам нужно именно это здание, чтобы вести наши дела в Нью-Йорке, и что наша единственная альтернатива состоит в том, чтобы перенести центр тяжести нашей американской активности в другой город – Атланту или Чикаго. – Он зло улыбнулся: – Это подействовало.
* * *
Вечером, на фоне ночного Лондона, большой конференц-зал походил на кафедральный собор. Посетители, которые еще перед дверью были говорливы, тут поневоле смолкли.
Маккейн сразу перешел к делу.
– Чего я хочу: чтобы вы с самыми современными средствами разработали компьютерную программу, которая моделировала бы развитие мира во всех важнейших областях. Как будет изменяться народонаселение, резервы энергии, обеспеченность сырьем, загрязнение окружающей среды и так далее – в ближайшие пятьдесят лет. Просчитайте последствия разных решений и мер.
– Именно этим мы и пытались заниматься последние несколько лет, – сказал их гость.
– И что же вам до сих пор мешало?
– Недостаток денег, что же еще? – профессор Коллинз, худощавый человек немного за сорок выглядел так, будто денег ему не хватало не только на его деятельность. Костюм мятый, вместо рубашки – протертая до основы водолазка, а волосы понемногу покидали его, чтобы он мог экономить и на парикмахере. Он был эколог и кибернетик, руководил Институтом изучения будущего в Хэртфорде и считался, по словам Маккейна, светилом в своей области. Джон занял свою обычную наблюдательную позицию, листал бумаги, принесенные профессором, и весь разговор доверил Маккейну.
– Что это значит? – цеплялся тот. – У вас недостаточно компьютеров?
Коллинз махнул рукой:
– Компьютеры – не проблема. Возможности любого ПК сегодня больше тех, которыми располагали великие Форстер и Медоуз в своем вычислительном центре. Нет, нам не хватает денег на компетентную помощь. Мы должны добывать данные, систематизировать их, каждую цифру проверять на достоверность. Невозможно выстроить четкую модель, если она опирается на приблизительные данные. И вот большую часть своего времени я провожу, объезжая потенциальных деньгодателей и объясняя им прописные истины.
– Отныне это не понадобится, – заявил Маккейн, откинувшись на спинку. – Если мы придем к соглашению, конечно. Вы вернетесь в свой институт и будете делать свою работу. А все деньги, какие вам понадобятся, вы будете получать от нас.
Профессор выпучил глаза.
– Вот это я понимаю, предложение. И что я должен для этого сделать? Расписаться кровью?
Маккейн фыркнул.
– Вы, наверное, уже слышали, что мы здесь пытаемся исполнить одно прорицание. Мы должны вернуть человечеству утраченную перспективу. Для этого провидение выделило в наше распоряжение триллион долларов.
– Я люблю задачи со щедрым бюджетом, – кивнул ученый. – Да, я об этом слышал.
– Хорошо. Что вы скажете насчет исходной предпосылки, будто мы потеряли перспективу?
– В принципе я знаю даже слишком много об исследованиях будущего, чтобы отважиться на такие высказывания.
– Вы меня удивляете. – Маккейн подтянул к себе стоящий наготове лэптоп, запустил программу и указал на картинку, которую отразил на настенном экране большой видеопроектор. – Я полагаю, эта кривая вам знакома.
Профессор сощурился.
– Да, конечно. Это стандартный ход WORLD3.
– Слегка модифицированный. Видите красные линии, которые заканчиваются 1996 годом? WORLD3 был разработан в 1971 году, чтобы предсказать будущее. Я ввел в программу реальные данные. До сих пор прогнозы поразительно точно совпадают с реальностью, вы не находите?
Профессор Коллинз не смог сдержать покровительственную улыбку терпения.
– Ну да. Это как посмотреть. Вам, наверное, ясно, что WORLD2 и WORLD3 давно не на уровне техники.
– Что-что? – Маккейн был явно озадачен.
– Обе модели объединяют государства Земли в одно оперативное единство, без учета региональных различий. Эта модель была критически исследована, и оказалось, что она очень чувствительно реагирует на заданные параметры, а они содержат широкую область ошибок. С другой стороны, знаменитые границы роста почти не зависят от исходных данных. Другими словами, поведение программы, кажется, зависит скорее от кибернетических взаимосвязей, чем от данных, с которыми она стартовала.
– Кажется? – повторил Маккейн. – Это не похоже на основательное исследование.
– Я думаю, для Аурелио Печчи и других членов Римского клуба было важно затеять мировую дискуссию. Для этого WORLD3 и его предсказания подходили идеально.
Маккейн вскочил и принялся ходить взад и вперед вдоль гигантской световой панорамы ночного Лондона.
– А что с моделью Мезаровича и Пестеля? Она учитывает региональные различия.
– World Integrated Model, да. WIM гораздо меньше включает окружающую среду, чем модели WORLD. Это часто подвергалось критике и объяснялось непомерной сложностью модели.
– Но разве точная модель не должна быть сложной?
– Конечно. Но в первую очередь она должна быть убедительной. Чтобы можно было понять, что она делает. В противном случае это недалеко уйдет от гадания по кофейной гуще.
Маккейн достал из ящика стола толстый том и бросил его на стол.