В помещении было очень жарко. Странно – когда они только вошли, ему показалось, что здесь скорее прохладно, будто кондиционер установлен на слишком низкую температуру. Но сейчас ему казалось, что кровь в его жилах в любой момент могла закипеть. Может, у него жар? Может, это последствия позапрошлой ночи, когда он топал пешком через Бруклинский мост на холодном ветру, превратившем его в сосульку?
Он глянул на себя. Джинсы показались ему слишком истертыми, края рукавов пиджака обтрепались; а раньше он этого не замечал. Ткань протерлась до основы. И рубашка была убогая, из секонд-хенда. Она и новая-то хорошей не была. Хлам. Он поймал на себе взгляд Эдуардо, который тихо улыбался, словно разгадав его мысли.
Очертания небоскребов на фоне неба все еще сверкали, словно хрустальный сон. Итак, он был теперь состоятельный человек. Джон Сальваторе Фонтанелли, сын сапожника из Нью-Джерси, добился этого: без усилия, без стараний, просто по воле судьбы. Может, он всегда это предчувствовал, потому и не рвал жилы, никогда особенно не напрягался? Потому что еще в колыбели фея шепнула ему, что это не понадобится?
– О'кей! – воскликнул он и захлопал в ладоши. – Что же дальше?
– Итак, вы принимаете наследство?
– Да, сэр!
Адвокат удовлетворенно кивнул и захлопнул свою папку. Джон откинулся назад и перевел дух. Что за день! Он чувствовал себя, будто наполненный шампанским, веселыми пляшущими пузырьками, которые поднимаются и поднимаются вверх, выливаясь пеной дурацкого смеха.
Ему было любопытно, как вступление в наследство будет происходить практически. Как он получит эти деньги. Наличными такую сумму представить трудно. Переводом на счет не получится, поскольку счета в банке у него больше нет. Может быть, он получит чек? Точно. И какое это будет наслаждение – отправиться в клиентский зал именно того банка, где его счет закрыли, сунуть чек на четыре миллиона долларов под нос его бывшему оператору и посмотреть, как вытянется у того рожа. Какая бездна удовольствия – повести себя как свинья, как последняя дырка от задницы…
Кто-то кашлянул. Джон поднял голову, вернувшись из своих грез в реальность конференц-зала отеля. Кашлял Альберто Вакки.
И при этом он раскрыл папку, лежавшую перед ним.
Джон растерянно глянул на Эдуардо. Потом на его отца Грегорио. Потом на его дядю Альберто.
– Только не говорите мне, что их еще больше.
Альберто тихо засмеялся. Это прозвучало как воркование голубя.
– Больше, – сказал он.
– Больше четырех миллионов долларов?
– Существенно больше.
Его сердце снова заколотилось. Легкие опять превратились в кузнечные мехи. Джон отторгающе поднял руку.
– Погодите. Не так скоро. Четыре миллиона была хорошая цифра. Зачем терять меру? Четыре миллиона вполне могут сделать человека счастливым. Больше было бы… ну, пожалуй, слишком…
Итальянец посмотрел на него из-под своих кустистых бровей. В глазах у него вспыхнул странный огонь.
– Это единственное условие, которое связано с наследством, Джон. Либо вы берете все – либо ничего…
Джон сглотнул.
– Это больше, чем вдвое? – быстро спросил он, будто проклятие можно было предотвратить, забежав вперед.
– Существенно больше.
– Больше, чем десятикратно? Больше, чем сорок миллионов?
– Джон, вам придется привыкать мыслить в больших масштабах. Это нелегко, и видит Бог, я вам не завидую. – Альберто кивнул ему ободряюще, почти заговорщицки, словно подталкивая его войти в дом, пользующийся дурной славой. – Мыслите по-крупному, Джон!
– Больше, чем… – Джон запнулся. Он как-то читал в одном журнале о состояниях музыкальных звезд. Якобы у Мадонны шестьдесят миллионов долларов, у Майкла Джексона вдвое меньше. А возглавлял список экс-битл Пол Маккартни, его состояние оценивалось в пятьсот миллионов долларов. У него закружилась голова. – Больше, чем в двадцать раз? – Он собирался сказать «в сто раз», но не посмел. Допустить, что он мог бы – просто так, без усилий, без таланта – завладеть состоянием, близким к богатству таких легендарных личностей, было бы кощунством.
Воцарилась тишина. Адвокат посмотрел на него, пожевал губу и ничего не сказал.
– Освойтесь, – выдал он, наконец, – с цифрой два миллиарда. – И добавил: – Долларов.
Джон уставился на него, и что-то тяжелое, свинцовое, казалось, опустилось и на него, и на всех присутствующих. В этом уже не было удовольствия. Солнечный свет, врывавшийся в окна, слепил его, причиняя боль, как лампа на допросе. Действительно, никакого удовольствия.
– Вы это серьезно? – спросил он.
Альберто Вакки кивнул.
Джон огляделся – нервно, будто ища выход. Миллиарды! Цифра нагрузила его многотонной тяжестью, придавила его плечи, отяготила череп. Миллиарды, это был масштаб, куда его представления не заходили еще никогда. Миллиарды, то есть уровень Рокфеллеров и Ротшильдов, саудовских нефтяных шейхов и японских гигантов недвижимости. Миллиарды – это уже больше, чем благосостояние. Это… помешательство.
Сердце его все еще колотилось. На его правой голени начал дрожать мускул. Джону надо было успокоиться. Все-таки здесь разыгрывалась какая-то странная игра. Такого не бывает – во всяком случае в том мире, который он знал! Чтобы откуда ни возьмись явились четверо мужчин, о которых он не слыхал никогда в жизни, и заявили, что он унаследовал два миллиарда долларов? Нет, так не годится. Игра какая-то испорченная. Он понятия не имел, как должна протекать подобная церемония введения в наследство, но уж точно не так.
Он попытался припомнить, как это происходило обычно в кино. Черт возьми, он столько перевидел фильмов – считай, всю свою юность провел у телевизора и в кино – как же это все у них? Оглашение завещания, непременно. Когда кто-то умирает, происходит оглашение завещания, на которое собираются все возможные наследники, чтобы услышать из уст нотариуса, кто сколько получит. И тут же все переругаются.
Точно! Как вообще бывает, когда кто-то умирает и что-то завещает? Ведь первыми наследуют супруги и дети, так? Разве может быть так, что он получает наследство, а его братья нет?
И как он вообще может что-то унаследовать, если его отец еще жив?
Что-то тут было не так.
Его сердце и дыхание включили заднюю скорость. Радоваться рано. Немного скепсиса не помешает.
Джон откашлялся.
– Я хочу задать еще один тупой вопрос, – начал он. – Почему именно я должен что-то унаследовать? Как вы вышли на меня?
Адвокат спокойно кивнул.
– Мы предприняли очень тщательные и основательные розыски. Мы бы не пригласили вас на этот разговор, если бы не были уверены в деле на сто процентов.
– Хорошо, вы уверены. А я нет. Известно ли вам, например, что у меня есть два брата. Разве я не должен делить наследство с ними?