– Для меня полная загадка, что со всем этим будут делать, – сказал он Маркусу.
Маркус с огромным трудом добился, чтобы на Рождество они вернулись в Нью-Йорк. Эми-Ли приехала за ним в аэропорт и была так возбуждена, что едва дотерпела до своей квартиры. Там у неё уже стояла наряженная ёлка, и под этой ёлкой они вгрызлись друг в друга так дико, что дерево в конце концов упало и погребло их под собой. Хотя половина стеклянных игрушек разбилась и они порезались осколками, Эми-Ли вряд ли почувствовала боль.
К самому Рождеству выпал снег, да такой густой, что весь Нью-Йорк накрыло белой шапкой. Они пошли гулять по городу, бурная жизнь в котором разом замерла. Они видели людей, бегущих на лыжах по Манхэттенскому мосту, видели пустые перекрёстки, над которыми светофоры вхолостую вели своё цветовое представление. Весь город был как заколдованный.
В сочельник, под звуки высокопарных рождественских хоров, они обменялись подарками. Эми-Ли подарила ему часы, марка которых Маркусу ни о чём не говорила, но вид у них был жутко дорогой. Он подарил ей неглиже – уж точно жутко дорогое, хотя состояло оно, казалось, из паутины.
– Это ты для себя купил, негодяй! – воскликнула Эми-Ли.
– Скажем так: для нас обоих.
– Я сейчас же примерю. – Она скрылась в спальне, а когда вернулась, выглядела так сногсшибательно, что он лишился дара речи.
Она разглядывала себя, явно очарованная.
– А я была уверена, что не подойдёт. Откуда ты знаешь мой размер?
Маркус пожал плечами.
– Он же обычно стоит на ленточках, которые пришиты к одежде.
Эми-Ли посмотрела на него, странным образом растроганная.
– И ты подглядел?
– Ну, был как-то случай.
– Что-то больше никто таких стараний не прилагал. Всем достаточно было сорвать с меня одежду. – Она склонилась над ним, поцеловала его долгим, признательным поцелуем. Потом взяла его голову в ладони, пристально посмотрела на него и заявила: – Марк Уэстман, ты очень опасный мужчина.
Она отпустила его и снова вышла. Накатившее было на него опять улеглось.
Эми-Ли готовила индейку и на последних стадиях не желала, чтобы на кухне ей мешали.
– Давай я помогу, – предложил Маркус. – Я совсем не из тех мужчин, которых нужно обслуживать.
– Я буду рада, только не на Рождество. – Она сунула ему в руку стакан шерри. – Садись в гостиной, поставь CD или что хочешь и жди, когда я позову.
– О'кей, – покорно согласился Маркус. – Я совсем не из тех мужчин, которые затевают спор в Рождество.
Он ушёл в гостиную и присел на корточки перед полкой с CD. Эми-Ли любила старую музыку; чем старше, тем лучше. «Битлз», Элвис, Бадди Холли – и всё такое. Джерри Ли Льюис? Разве это был не актёр? Маркус, в конце концов, поставил группу «Golden Earring», один из самых любимых дисков Эми-Ли.
– Сделай погромче! – крикнула она из кухни, когда прозвучали первые такты песни «Eight Miles High».
Маркус прибавил звук и, упав в кресло, отпил глоток. Шерри было сладковатым на вкус и разошлось по всему телу приятным теплом.
Рядом с креслом стоял столик с телефоном, вазочкой с песочными фигурками… и адресной книжкой Эми-Ли. Он видел книжку в первый раз. Она была ещё раскрыта на букве «Л». Лаура. Эми-Ли располагала адреса не по фамилиям, а почему-то по именам.
– Я очень опасный мужчина… – тихонько сказал себе Маркус и поддел пальцем регистр на букву «М». Вот номер его мобильника и адрес его квартиры в Бруклине, где он практически не бывал.
Он лишь немного помедлил и раскрыл регистр на «Р». Роберт Болдуин, действительно. Его домашний телефон, смотри-ка. Его электронный адрес: true_robert@gmx.com. И родился он 7 января.
Это неприятно укололо его, и он отодвинул книжку. «Не думать об этом», – приказал он себе и сделал ещё один глоток. Это было Рождество. Праздник любви. И она была с ним. С ним, который не потерпит неудачу.
И в сочельник зазвонил именно его телефон, и звонил ему Блок.
– Я вам только хотел сказать, что нащупал горячий след.
– Горячий след? – ошалел Марк. – И где же вы сейчас находитесь, ради всего святого?
– Я как раз пересекаю резервацию индейцев Rosebud. Здесь есть музей индейцев сиу, вы это знали?
– Это что же, вы вернулись назад, в Южную Дакоту?
– Знаете, – объяснил Блок, – я просто больше не выдерживаю всей этой рождественской чепухи.
После Рождества Маркус тоже вернулся в Южную Дакоту и предновогодний день Св. Сильвестра провёл, помогая Блоку выкапывать из земли камни и раскладывать их в непонятные кучки. Начало Нового года они просто проспали, измученные работой на свежем воздухе.
Единственным просветом во всём этом была захватывающая даль ландшафта, грандиозная пустота, сквозь которую они двигались. Южная Дакота была лишь вполовину меньше Германии, население же всего штата не превышало население Штутгарта. Всё было обширным, неохватным, великолепным. Маркус чувствовал себя как на другой планете, в новом мире, полном немыслимых возможностей.
Никогда больше, сказал он себе, он не вернётся в Германию. Это всё равно что снова оказаться в клетке.
Настоящее
Фридер приехал во вторник. Он привёз с собой дорожную сумку, поставил её на кровать и вынул оттуда всю одежду.
– Залежались вещички, затхлостью пропахли, – сказал он, поджав губы. – Если ты оставишь их там дольше, то можешь сразу выбросить.
Маркус устало кивнул.
– Я не планировал, что задержусь так надолго.
– С доверенностью оказалось не так всё просто. Поначалу я попал на молодого парня, практиканта, должно быть. У него вытянулось лицо, и он позвал на подмогу людей поопытнее. В конце концов явился шеф. И тоже заколебался, попросил меня показать паспорт.
– Наверное, он нашёл странным, что не может мне позвонить.
– Да. Но этим мы не должны рисковать. – Фридер пожал плечами. – В принципе хороший знак. Агентство, которому можно доверить свои вещи.
Маркус кивнул.
– А дневник? Ты его нашёл?
– Этот, что ли? – Фридер извлёк плоскую книжечку с корочками из шероховатой стали и надёжного вида цифровым замком. В петле торчала такого же стального цвета шариковая ручка.
– Он самый.
Фридер подал ему книжечку.
– А я и не знал, что ты ведёшь дневник.
– А я об этом никого и не оповещал. Тем более старшего брата.
Фридер затолкал остальные вещи назад, в сумку.
– А почему ты, собственно, не взял его с собой? Сколько тебе пришлось пережить, – был бы уже весь исписан.
– По правде говоря, мне там было не до записей. – Маркус слегка приподнялся. – Металлические корочки, понимаешь? Я боялся, их отнимут в аэропорту.