Он проболтался несколько часов под дождем, бесцельно
слоняясь по улицам. Утром седьмого числа выяснилось, что он простудился: болело
горло, повысилась температура. Теща сразу испугалась, что он заразит ее
ненаглядного внучка, и они с Ленкой и пасынком уехали на дачу. Тесть вернулся с
демонстрации, где он стоял на трибуне, потом ушел в Смольный на торжественный
банкет по случаю седьмого ноября. Все праздники Андрей провалялся на диване,
смотря какую-то чушь по видику. На работе все узнали о Маринкиной смерти только
после праздников. Андрей внешне вел себя спокойно, но потихоньку
присматривался, прислушивался к сплетням. Вроде все складывалось удачно, про
них с Маринкой никто не знал, тут кстати пошли слухи о самоубийстве, якобы
довел ее начальник, этот зануда Лебедев. Маринка раньше все время жаловалась
ему на этого сухаря. Лебедева таскали в милицию, Андрей успокоился было, но
как-то ночью его вдруг кольнула мысль о Володьке. А после того как выяснилось,
что Маринка была беременна, идея сформировалась в его голове окончательно: он
должен Володю обезвредить. Он никогда не употреблял даже в мыслях слово
«убить». Про Маринку он думал «освободиться», а Володю должен был
«обезвредить», потому что, чем черт не шутит, вдруг кто-нибудь видел Маринку в
Володиной квартире. Ведь ничего не слушала, дура, по лестнице вечно открыто
топала и при свете с незадернутыми занавесками чуть не голая бегала, говорит,
чего стесняться, кого бояться? Вот и добегалась; теперь при мысли о Маринке он
испытывал какое-то злобное удовлетворение. Он долго собирался с духом, не
потому, что ему было жаль Володьку, а просто не было подходящего случая. А потом
он вспомнил про давнюю свою приятельницу Ирину, которая работала тут же, рядом,
в 139-й поликлинике. Он пришел к ней вроде бы случайно, на прием. Она сначала
дулась, потом оттаяла. Он встретил ее после работы, они прогулялись, и он
незаметно, за разговором выяснил ее график дежурств. Оказалось, она дежурит
одну ночь в неделю. Это решило судьбу Володи Тихонова. В ближайшую среду, еще с
вечера, он стал жаловаться на больной зуб. Теща дала какую-то импортную
таблетку, он послушно проглотил ее, но после двенадцати со стоном стал
собираться к дежурному зубному врачу. Его отпустили, уж очень натурально он
стонал и жаловался. Он даже удивился, до чего легко все ему удалось. Никто его
не видел возле Володькиного дома и на лестнице. После того, как он Володю «обезвредил»,
он еще успел забежать в поликлинику, поболтать там с Иркой и уговорил ее
записать в книге пациентов свою фамилию, алиби для жены, сказал он,
посмеиваясь.
Володя был человек незаметный, в институте его знали мало,
ну заснул человек одинокий в ванне, несчастный случай, ни у кого и мыслей
никаких не возникло, что что-то не так. Правда, у самого Андрея где-то глубоко
нет-нет да и возникало неприятное чувство, оно было связано с Володиным звонком
накануне. Никогда раньше этот тихоня ему не звонил да и повод выбрал какой-то
пустяковый, ну да он всегда был с приветом, а что голос какой-то сдавленный,
так может, у него горло болело. И Андрей отмахивался от этой мысли. Но через
несколько дней ему стало казаться, что он не все сделал как надо, что Ирка могла
о чем-то догадаться или сболтнуть кому-нибудь, что был-то он в поликлинике
всего двадцать минут, в то время как дома он отсутствовал часа два с половиной.
Вероятность этого была ничтожно мала, но он уже не мог успокоиться. Сам того не
сознавая, он уже выискивал ничтожные причины, которые считал важными, ему
казалось, что он не все сделал для своей безопасности. Он решил убить Ирину, и
теперь больше не боялся этого слова. Он убеждал себя, что с убийством Ирины,
оборвется последняя ниточка, связывающая его с этим делом. Он пробежался по
окрестностям, нашел подходящий проходной двор, все рассчитал по минутам и
провел операцию быстро и аккуратно. Убивать легко – с удовлетворением
констатировал он. Дело было закончено, он вздохнул спокойно и несколько дней
ходил довольный. И тут появилось письмо, и эта мерзкая баба из Маринкиного
сектора положила его под стекло на виду у всех.
В этот день Надежда задержалась на работе из-за Сан Саныча.
Накануне в воскресенье она буквально выперла его домой с утра пораньше, потому
что в субботу позвонила мать и строгим голосом велела ей явиться в воскресенье
на ее, материны именины. Воспользовавшись несуществующими именинами, мать
созвала совет из тетки и двух своих приятельниц на предмет воспитания Надежды.
Мать звонила Надежде часто, почти каждый день, у них так было условлено, и пару
раз трубку брал Сан Саныч. Поскольку он разговаривал очень вежливо, спрашивал,
что передать и так далее, у Надеждиной матери не хватило духу задать хамский
вопрос: «А вы кто и что вы, собственно, делаете в квартире моей дочери?»
И теперь старушечий конгресс умирал от любопытства. Мать с
теткой взяли Надежду в оборот еще в прихожей, приятельницы подключились в
комнате. Надежда сначала посмеивалась, потом рассердилась, но мать всегда была
мастером перекрестного допроса, это Надежда помнила с детства, поэтому пожилые
дамы оставили ее в покое только тогда, когда выяснили подробно все анкетные
данные ее нового знакомого. После этого все немного расслабились, напились чаю
с пирогами, и Надежду отпустили с миром, взяв обещание привести Сан Саныча в
следующее воскресенье на обед. И теперь Надежда с тайным злорадством ожидала
его в кабинете, чтобы сообщить ему эту приятную новость и насладиться
выражением его лица, когда она опишет ему в подробностях мать и тетку и он
поймет, что его ожидает в будущее воскресенье.
Перед концом рабочего дня Сан Саныча вызвали к начальству,
начальник отделения Владлен Иваныч обожал устраивать совещания в конце рабочего
дня, он говорил, что когда в коридорах тишина, ему лучше думается. Надежда
погасила свет в большой комнате, а в кабинете оставила только настольную лампу.
Сама она уселась в уголке за шкафом и стала сочинять письмо Алене.
В комнате было тихо, Надежда задумалась и краем уха услышала
скрип двери. Она привстала со стула и потихоньку выглянула из-за шкафа. Через
стеклянную стенку в полутьме было видно, что кто-то тихонько идет вдоль
прохода. Она хотела выйти и окликнуть Сан Саныча, но вдруг поняла, что это не
он. По проходу крался Рубцов, оглядываясь по сторонам. Сердце у Надежды екнуло.
Рубцов подошел к ее столу, приподнял стекло и достал свернутое Маринино письмо.
Он сделал было шаг в сторону двери, но вдруг остановился и стал разворачивать
листок. Надежда одновременно распахнула дверь и включила свет в кабинете.
Рубцов вздрогнул и оглянулся на нее, сощурившись от яркого света.
– Это не тот листок, который вы ищете.
– Я, что вы, я случайно, – забормотал он, но
развернул листок, который был абсолютно чист.
– Я же вам сказала, что это не письмо, а письмо
Маринино вот.
Надежда показала ему письмо и в ту же секунду поняла, что
сделала ужасную глупость. Одним прыжком он преодолел расстояние между собой и
дверью кабинета, она отступила в угол, инстинктивно спрятав письмо за спину. Он
приближался к ней медленно, крадучись и вдруг прошипел: «Отдай письмо, сука!»
Надежда взглянула в его абсолютно белые, бешеные глаза, и ее охватил такой
ужас, какой она испытала только один раз в жизни в детстве, когда в сухом
сосновом лесу она наклонилась за грибом и вдруг увидала под рукой свернувшуюся
гадюку. Змея сонно посмотрела на нее и отправилась по своим делам, а Надежда
застыла в столбняке, не в силах ни крикнуть, ни убежать. Так и теперь она
застыла, вжавшись в стену, горло сдавило. Он дернул ее за руку, она не
сопротивлялась, он развернул листок, чтобы убедиться, а она, вместо того, чтобы
заорать, только смогла сказать: «Убийца!» и, сама не сознавая, что делает,
придвинулась к двери из кабинета. Чтобы не стоять у него на пути, она, не
оглядываясь, вышла из кабинета, стала отступать между столами и все повторяла:
«Убийца! Убийца!» Он догнал ее, замахнулся, но в это время его руку перехватили
в воздухе. Сан Саныч попытался завести ему руку за спину, но Рубцов увернулся,
повернулся к нему лицом, они обхватили друг друга за руки и так застыли на минуту,
все это в полном молчании. Сан Саныч был бледен и тяжело дышал. У Надежды вдруг
где-то в дальнем уголке сознания мелькнула мысль, что не устоять ему против
этой откормленной бешеной сволочи, она шагнула вперед, схватила с Пелагеиного
стола вольтметр и бросила его под ноги Рубцову. Прибор был тяжелый, по ноге
здорово попало. Рубцов отскочил, посмотрел на них уже нормальными глазами,
грязно выругался, крикнул уже от двери: «Все равно ничего не докажешь, сука!» –
и убежал. Сан Саныч медленно опустился на стул, потирая левую сторону груди.
Надежда мигом пришла в себя от страха за него, опустилась перед ним на колени,
заглянула в лицо. В это время открылась дверь, и на пороге появился Валя
Голубев. Увидев, их в такой позе, он очень удивился и ляпнул от смущения: