Как всякий нежно любящий отец, Яков Михайлович старался
оберегать свое чадо от вредного влияния посторонних собак и безумно ревновал
Манечку к ухажерам. Перед Манечкой замаячила перспектива остаться старой девой.
В последний год собачий клуб забил тревогу. Якова Михайловича вызвали на
комиссию, провели строгую беседу. Был поставлен ультиматум: сейчас или никогда
больше! Появился жених – огромный сенбернар, чемпион породы. Скрепя сердце,
Яков Михайлович согласился, в глубине души надеясь, что жених Манечке не
понравится и он спустит негодяя с лестницы. Но надежды Якова Михайловича не
оправдались, ибо, едва увидев из окна, как жених выходит из шикарной иномарки,
Манечка радостно гавкнула, а дальше процесс знакомства и всего прочего прошел
как по маслу. Через некоторое время стало ясно, что Яков Михайлович скоро
станет дедушкой. И тут возникли сложности. Как существа глубоко интеллигентные,
жена Якова Михайловича и Манечка относились друг к другу весьма корректно до
тех пор, пока Манечка не поняла, что она в интересном положении. Тогда она
принялась капризничать, привередничать в еде, а поскольку мужа, который должен
был бы удовлетворять ее капризы, не было рядом, все трудности достались на долю
Якова Михайловича. Естественно, что терпения жены хватило ненадолго. Кому,
например, понравилось бы, если среди ночи, часа в два, когда самый сон и у вас,
и у соседей, вдруг раздается жуткий вой, а когда вы вскакиваете в холодном
поту, хватаясь за сердце, ваш муж, вместо того чтобы хорошенько гаркнуть на эту
заразу, укладывает ее в спальне буквально на вашу постель, начинает гладить,
шептать ласковые слова (ах, нашей девочке приснился кошмар, ах, спи спокойно,
моя лапочка!), а вам остается только, будучи притиснутой к стене, сжимать
кулаки в бессильной злобе, имея в перспективе бессонную ночь и утреннюю
разборку с соседями.
В результате Манечкиных сюрпризов отношения между ней и
женой Якова Михайловича безнадежно испортились, и Манечка дала понять хозяину,
что эта подойдет к ее детям только через ее, Манечкин, труп, а у нее есть зубы,
чтобы постоять за себя и за детей. Примерно в таком же духе высказалась и жена.
Якову Михайловичу пришлось оформлять отпуск за свой счет.
Сектор вздохнул свободней. Не то, чтобы Якова Михайловича не любили, нет, в
том, что не касалось Манечки, он был вполне нормальным человеком, никому не
мешал заниматься своим делом, а тем, кто хотел работать, даже помогал ценными
советами, ведь если у человека смолоду голова светлая, то и к пенсии ум никуда
не денется. Просто он все-таки здорово достал всех собачьими разговорами и
бесчисленными фотографиями. Одна из фотографий, парный портрет размером 18x24,
лежала на столе Якова Михайловича под стеклом, и злые языки говорили, что если
закрыть у Манечки уши, представить лысину и надеть галстук, то будет вообще
непонятно, где Манечка, а где Яков Михайлович. Поэтому все очень обрадовались
предстоящим двум неделям отдыха, тем более что заместителем своим Яков
Михайлович оставил Валю Голубева, которому все, кроме его персонального
компьютера, было до лампочки.
Надежда вошла и удивленно остановилась посреди комнаты. В
секторе было уныло, как на кладбище. Все сидели по своим местам и работали.
Стол Якова Михайловича был пуст. Надежда в изумлении еще раз оглядела комнату и
встретилась глазами с Валей Голубевым. Он подмигнул ей и мотнул головой в
сторону. За столом слева сидел новый сотрудник – довольно-таки плешивый дядечка
непонятного возраста и наружности и что-то записывал в толстую конторскую
книгу. Надежда подошла к Вале и присела на табурет. Валя наклонился к ней и
прошептал:
– Ничего не говори, смотри, что сейчас будет.
На руке у дядечки пискнул электронный будильник. Дядечка
встал, убрал свою книгу в стол, запер ящик на замок, ключ убрал в карман,
одернул пиджачок, сказал сам себе: «Обеденное время, можно пообедать,
товарищи!» – и вышел. Надежда разинула рот. Валя захохотал.
– Вот, я говорил, что тебе понравится. Это у нас, Надя,
такой новый сотрудник теперь. Прислали из соседнего отдела, якобы для
укрепления дисциплины, а бабы наши разузнали, что он просто тупой, дальше
некуда, и начальник тамошний перекрестился, когда от него избавился. Вот теперь
он у нас трудовую дисциплину повышает.
К Валиному столу подошла лаборантка Светка.
– Валентин Елистратович, – вообще-то все, даже
начальство, звали Валю просто Елистратычем, уж больно диковинное отчество, но
молодежи он этого не позволял. – Валентин Елистратович, – ныла
Светка, – вы скажите ему, что нам Яков Михайлович разрешает чай пить два
раза в день и сам пьет, а то я же не могу, когда он на меня так смотрит, я же
подавиться могу, я уже все тяжелые и режущие предметы подальше в стол убрала, а
то я в него чем-нибудь кинуть могу. А третьего дня я сижу, конспект
переписываю, а он подкрался сзади, да как крикнет: «А чем это вы занимаетесь в
рабочее время?» – ведь это же заикой можно на всю жизнь остаться…
– Светлана, прекрати истерику! – рявкнул Валя, но
потом смущенно хмыкнул. – Ой, девочки, я и сам его боюсь. Вчера стоим в
курилке, обсуждаем последнее распоряжение директора, что электричество будут на
два часа отключать для экономии, я и говорю ему: «Пал Палыч, придется вам ваши
часы электронные тоже отключать на два часа», – а он посмотрел на люстру,
потом на свои часы и говорит: «Мои часы имеют автономный источник питания, от
их выключения не будет никакой экономии». Я так растерялся и говорю: «Пал
Палыч, я же пошутил». А он мне: «Я очень требовательно отношусь к юмору. Между
юмором и глупостью две большие разницы».
– Да, – протянула Надежда, – что уж тут
скажешь. А что он все пишет-то?
Валя оживился.
– А это вопрос особый. Вот как пришел он к нам почти
неделю назад, сразу стал что-то записывать и пишет, и пишет, а тетрадь
запирает, и ключ где-то прячет.
Ну, нехорошо, конечно, но уговорили меня девчонки, подобрал
я ключ в слесарке, вчера вечером он пораньше ушел, открыли мы ящик, а в тетради
написано, ну, например, Голубев В. Е. ушел тогда-то, пришел тогда-то,
отсутствовал столько-то минут. И так про каждого, и на каждый день отдельный
список.
– Так он что, начальству стучит?
– Да нет, похоже, для себя, для души. Светка вступила в
разговор.
– А Зинаида Павловна у экономистов была, так у них
слухи ходят, что когда Яков Михайлович на пенсию уйдет, то этого начальником
поставят.
Валя присвистнул.
– Ну, я тогда сразу увольняюсь!
– Да, а как у Якова-то. Родила собачка? –
спохватилась Надежда.
– Родила четверых, он весь в счастье, имена подбирает
на букву «ф». Двоих уже назвал: Фенимор и Филомена. Мы вот думаем, подарок
покупать или не надо? Собака все-таки, не человек.
– Ну, не знаю, по мне, так обойдется. Да, Светик, можно
мне увольнительные посмотреть, у меня одна где-то гуляет, не у вас ли?
– Ой, да берите что хотите, Надежда Николаевна. Если
этого козла начальником сделают, гори оно все синим огнем!