Ренисенб с трудом перевела дыхание и умолкла. Хори улыбался.
— А в чем, Ренисенб, различие между богом и человеком?
Она опять удивилась.
— Боги умеют творить чудеса.
— И это все?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Хори.
— Я хочу сказать, что тебе бог, по-видимому, представляется
только мужчиной или женщиной, которые способны делать то, чего не могут делать
обычные люди.
— Странно ты рассуждаешь! Я не понимаю тебя.
Она озадаченно смотрела на него, а когда взглянула вниз в
долину, ее внимание привлекло нечто иное.
— Посмотри! — воскликнула она. — Нофрет беседует с Себеком.
Она смеется. И вдруг ахнула. — Нет, ничего. Мне показалось, что он хочет ее
ударить. Она пошла в дом, а он поднимается сюда.
Явился Себек, мрачный, как грозовая туча.
— Пусть крокодил сожрет эту женщину! — выкрикнул он. — Мой
отец сделал большую, чем всегда, глупость, взяв ее себе в наложницы.
— Чем она тебе так досадила? — поинтересовался Хори.
— Она как всегда оскорбила меня! Спросила, поручил ли мне
отец и на этот раз торговать лесом. Я готов был задушить ее.
Он походил по площадке и, подобрав камень, швырнул его вниз
в долину. Потом тронул камень покрупнее, но отскочил, когда свернувшаяся в клубок
под камнем змея подняла голову. Она, шипя, вытянулась, и Ренисенб увидела, что
это кобра.
Схватив тяжелую палку, Себек яростно бросился на змею и,
хотя первым же удачным ударом переломил ей хребет, все равно продолжал с
остервенением бить по ней палкой, откинув голову и что-то злобно бормоча сквозь
зубы. Глаза его сверкали.
— Перестань, Себек! — крикнула Ренисенб. — Перестань! Змея
уже мертвая.
Себек остановился, забросил подальше палку и рассмеялся.
— Одной ядовитой змеей меньше на свете.
И снова расхохотался. Он заметно повеселел и зашагал вниз по
тропинке.
— По-моему, Себеку нравится убивать, — тихо заметила
Ренисенб.
— Да, — не выказав удивления, проговорил Хори, по-видимому,
лишь подтверждая то, что давно знал. Ренисенб повернулась к нему.
— Змей надо бояться, — произнесла она. — Но какой красивой
была эта кобра…
Она не могла отвести глаз от растерзанной змеи. Почему-то
сердце ее пронзило острое сожаление.
— Я помню, когда мы все еще были детьми, — не спеша
заговорил Хори, — Себек подрался с Яхмосом. Яхмос был на год старше, но Себек
крупнее, и сильнее. Он схватил камень и принялся бить Яхмоса по голове.
Прибежала ваша мать и разняла их. Я помню, как она кричала: «Нельзя этого
делать, Себек, нельзя, это опасно. Говорю тебе, это опасно!» — Он помолчал и
добавил:
— Она была очень красивая… Я понимал это еще в детстве. Ты
похожа на нее, Ренисенб.
— Правда? — обрадовалась Ренисенб. И спросила:
— А Яхмос сильно пострадал?
— Нет, хотя поначалу казалось, что сильно. Зато Себек на
следующий день заболел. По-видимому, чем-то отравился, но ваша мать сказала,
что это из-за его злости и жаркого солнца. Стояла самая середина лета.
— У Себека горячий нрав, — задумчиво проронила Ренисенб.
Она снова бросила взгляд на мертвую змею и, вздрогнув,
отвернулась.
2
Когда Ренисенб подошла к дому, на галерее сидел Камени со
свитком папируса. Он пел. Она остановилась и прислушалась к словам песни.
В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:
Любимую дай мне сегодня ночью!
Река — вино!
Бог Пта — ее тростник,
Растений водяных листы — богиня Сехмет,
Бутоны их — богиня Иарит, бог Нефертум — цветок.
Блистая красотой, ликует Золотая,
И на земле светло.
Вдали Мемфис,
Как чаша с померанцами, поставлен
Рукою бога.
Он поднял глаза и улыбнулся.
— Тебе нравится моя песня, Ренисенб?
— А что это такое?
— Это любовная песня, которую поют в Мемфисе. И не спуская с
нее глаз, тихо повторил:
В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:
~Любимую дай мне сегодня ночью!
Лицо Ренисенб залилось краской. Она вбежала в дом, едва не
столкнувшись с Нофрет.
— Почему ты так спешишь, Ренисенб? В голосе Нофрет звучало
раздражение. Ренисенб удивленно взглянула на нее. Нофрет не улыбалась. Лицо ее
было мрачно-напряженным, руки стиснуты в кулаки.
— Извини, Нофрет, я тебя не разглядела. Здесь, в доме,
темно, когда входишь со света.
— Да, здесь темно… — Нофрет секунду помолчала. — Куда
приятнее побыть на галерее и послушать, как Камени поет. Он ведь хорошо поет,
правда?
— Да. Да, конечно.
— Но ты не стала слушать. Камени будет огорчен.
Щеки у Ренисенб снова зарделись. Ей было неуютно под
холодным, насмешливым взглядом Нофрет.
— Тебе не нравятся любовные песни, Ренисенб?
— А тебя интересует, что мне нравится, а что нет, Нофрет?
— Ага, значит, у кошечки есть коготки?
— Что ты хочешь этим сказать?
Нофрет рассмеялась.
— Оказывается, ты не такая дурочка, какой кажешься,
Ренисенб. Как по-твоему, Камени красивый, да? Что ж, это его обрадует, не
сомневаюсь.
— По-моему, ты ведешь себя гнусно, — разозлилась Ренисенб.
Она пробежала мимо Нофрет в глубь дома, слыша позади ее
язвительный смех. Но он не заглушил в ее памяти голос Камени и звуки песни,
которую он пел, не сводя глаз с ее лица…
3
В ту ночь Ренисенб приснился сон.
Они с Хеем плыли в ладье усопших в Царство мертвых. Хей
стоял на носу ладьи — ей был виден только его затылок. Когда забрезжил рассвет,
Хей повернул голову, и Ренисенб увидела, что это не Хей, а Камени. И в ту же
минуту нос лодки превратился в голову извивающейся змеи. «Ведь это живая змея,
кобра, — подумала Ренисенб, — та самая, что выползает из-под гробницы, чтобы
пожирать души усопших». Ренисенб окаменела от страха. А потом голова змеи
оказалась головой женщины с лицом Нофрет, и Ренисенб проснулась с криком: