Справа, на Васильевском, мелькнуло нечто странное –
пронзительное синее зарево. Сначала она решила, что увидела очередной пожар, но
тут же спохватилась: не бывает такого пламени, да и сияние это для пожара
чересчур неподвижное, замершее …
Ольга повернула в ту сторону, охваченная неодолимым
любопытством. Миновала Линии, теперь внизу простиралась россыпь уединенных
домиков, отделенных друг от друга обширными пустырями, тянулись какие-то
длинные низкие здания казарменного вида…
Ну все, она была совсем близко. Синее зарево представляло
собой нечто вроде купола, накрывавшего четко вырисовывавшийся под ним домик,
самый обыкновенный, в один этаж, окруженный высоким забором. Сверху это
выглядело, как изящная игрушка внутри стеклянного полушария, вроде пресс-папье,
которое красовалось на рабочем столе Алексея Сергеевича…
Ольга шарахнулась в сторону – вереница небольших черных
предметов понеслась, казалось, прямо ей в лицо. Замерла в воздухе. С дюжину
этих предметов, представлявшихся сначала шарами, распахнули голые перепончатые
крылья наподобие нетопырьих и, сбившись в стаю, кинулись на нее. Звук
рассекаемого воздуха, мельтешение кожистых крыльев, ярко-алые точки глаз, визг,
писк, стрекотанье, сердитое шипение…
Она, почти не задумываясь, отбила первую атаку. Небольшие,
размером с кошку, существа рассыпались в стороны, будто стая воробьев, в
которую запустили камнем, – но тут же, сердито шипя и подвывая, снова
бросились на нее, она увидела у самой щеки когтистую лапку, увернулась в
последний момент…
А потом, побуждаемая не разумом, а смутным инстинктом,
развернулась в воздухе и кинулась прочь со всей прытью, на какую оказалась
способна. Негодующий писк очень быстро отдалился, оставшись далеко
позади, – никто и не думал ее преследовать. Вероятнее всего, с ней произошло
то же самое, что с человеком, забредшим на чужое подворье, охраняемое целой
стаей злющих собак. Ну что же, надо будет учесть и не бросаться очертя голову
ко всему интересному. Положительно здесь она не одна иная …
А ведь что-то такое подметилось с высоты… Ольга вновь пошла
вертикально вверх, не обращая внимания на промозглый холод, и, оказавшись
примерно на той же высоте, убедилась, что не ошиблась.
Там и сям, в разных местах города, наряду с уличными
фонарями и освещенными окнами, горели и другие огни, которые никак не могли
оказаться делом рук обычных людей: то куполообразное синее сияние, то
ярко-желтый высокий пламень наподобие исполинской свечки, то целая россыпь
мельтешащих, суетившихся ядовито-желтых, фиолетовых, красных огоньков, то нечто
вроде огненной тускло-желтой паутины, протянувшейся едва ли не над целым
кварталом, то извилистые линии разного цвета, пролегавшие, надо думать, прямо
по мостовым и набережным. Да и на каналах там и здесь тускло, будто
приглушенные слоем воды, светили огни самых причудливых оттенков и формы.
Это и была, она уже догадалась, изнанка Петербурга – другой
мир, иной, потаенный, о котором большинство горожан и не подозревали. Другой
город – как и обычный, живший своей оживленной жизнью, начинавшейся с закатом…
На всякий случай, наученная недавним печальным опытом, она
старалась держаться в стороне от всех проявлений иной жизни. Ей пришло в
голову, что она наблюдает всего лишь зеркальное подобие дневного города – ночной
Петербург точно так же был полон холодного равнодушия к наивному провинциалу. И
если в дневном городе у нее все же имелись кое-какие друзья и добрые знакомые,
то здесь таковых не было – а навязывать свое общество, судя по стае летучих
«цепных псов», тут категорически не принято…
Ей отчего-то стало грустно: ведь думалось поначалу, что все иные
должны относиться друг к другу с небывалым радушием, как члены одной семьи. Но
сначала столкнулась с камергером и его дружками, а теперь убедилась, что чужака
здесь не спешат привечать…
Ольга летела над Екатерининским каналом, где роскошные
особняки перемежались с двухэтажными барскими домиками самого патриархального
вида и громадами доходных домов. Задержалась над Банковским мостом полюбоваться
грифонами с золочеными крыльями – в лунном свете, да еще с воздуха они выглядели
особенно таинственно, казалось, вот-вот оживут…
Вновь пустилась в путь, держась ниже крыш, на уровне
третьего этажа…
Показалось, что ее ударила прямо в лицо некая стеклянная
стена. Ольга замерла, не в силах сообразить, что произошло.
И ее на миг вышвырнуло в какие-то непонятные места, не
имевшие ничего общего с обычным Петербургом. Прямо под ней упруго громыхнул
взрыв, рванулось клочковатое багровое пламя, и послышались крики, и она ощутила
чужую боль, пронизавшую тело от корней волос до кончиков ногтей, и вокруг лежал
снег, на котором жутко алела кровь…
И тут же все кончилось, она висела в воздухе, словно лежала
на невидимой стеклянной крыше, а внизу, в лунном свете, была обычная набережная
Екатерининского канала, ни снега, ни крови. Только перед мысленным взором на
несколько мгновений задержался образ странного храма, причудливого и высокого,
чем-то напоминавшего Василия Блаженного – и растаял…
Ну, и что дальше? Прогулка получалась какая-то неприятная,
безрадостная. Ровным счетом ничего интересного, к странным местам лучше не
приближаться, а созерцание ночного города с небольшой высоты никакого
удовольствия не доставляет… Это еще что?
Она повернула вправо, остановилась, присмотрелась. Нет, ей
не почудилось – у окна второго этажа одного из тех самых патриархальных
особнячков без всякой опоры висела темная человеческая фигура, удерживаемая в
воздухе медленными взмахами внушительных крыльев – полупрозрачных, словно бы из
черной кисеи или тюля, придававших человеку вид огромного нетопыря. Но все же
это был именно человек, а не какое-то загадочное существо.
Ольга наблюдала за таинственным человеком, вися в воздухе
совсем близко над ним, саженях в четырех. Даже если бы она не умела видеть в
темноте, без труда его рассмотрела бы: за окном, возле которого он парил, в
комнате загорелись несколько свечей. Довольно молодой на вид, бледный, одет
ничуть не хуже франтов с Невского, галстучная булавка с большим брильянтом,
разбрасывавшим острые лучики…
У окна показалась девушка с распущенными волосами, в ночном
капоте. Крылатый человек заговорил, судя по интонациям, настойчиво и ласково –
но Ольга, несмотря на разделявшее их малое расстояние, не могла разобрать ни
слова. Это был не какой-то незнакомый ей иностранный язык, а именно что непонятная
речь…
Зато слова девушки слышались отчетливо – она робко стала
лепетать, что ей страшно, что она совершенно не готова к такому повороту
событий, что маменька может проснуться… В ответ журчали те же непонятные,
ласковые и убедительные слова, вызвавшие у Ольги болезненное покалывание в
висках.
Что-то скверное ей почудилось в происходящем: в полуночном
свидании, предположим, нет ничего необычного, но с каких это пор обычные
воздыхатели располагают такими вот нетопырьими крыльями? Что-то знакомое
крутилось в голове – и вызывало не самые приятные ассоциации…