– Ну, Васька… – послышался чей-то запинающийся
голос. – Это ж как тебе ворожит…
Приосанившись, Бес спрятал табакерку, шагнул вперед и окинул
гордым взором свое приунывшее воинство:
– Как дети малые, право слово… Сколько вам толкую, что
со мной и из пекла вернетесь, а вы все всерьез не принимаете… – И
повернулся к Ольге: – Ну, что порешили, красивая и чистенькая? Будешь писать
проникновенную весточку?
Ольга выпрямилась. Страха не было, Внутри все кипело от
злости. Как бы там дело ни обстояло с ее происхождением и родителями, всю
сознательную жизнь она провела на положении барыни, которую в жизни пальцем не
тронули, ни разу ничем не укорили, не говоря уж об унижениях, вещи немыслимой.
В ней играла натуральнейшая барская спесь не привыкшего сгибаться человека…
– Кнутами бы тебе выписать проникновенные письмена и по
спине, и ниже, – сказала она, глядя яростно. – Есть у меня
предчувствие, что так и будет, каторжанская твоя рожа. Жаль, что я вчера ночью
не по тебе целила…
Довольно долго стояла нехорошая тишина. Наконец кто-то
хохотнул:
– Сильна девка…
Прекрасно было видно, как Васька Бес изо всех сил пытается
сохранить презрительную невозмутимость – должно быть, на тот самый,
прельстивший его европейский манер. Что интересно, атаману это удалось: его лицо
все же осталось почти спокойным, только рука стиснула бронзовый эфес сабли так,
что костяшки пальцев побелели.
– Ну, вот так, значит… – процедил он, все еще
превозмогая бешеную злобу. – Поговорили, значит, с улыбочками и
прибауточками, а теперь пора хмуриться… Растяните мне эту соплю, как барыньку
намедни…
Ольгу моментально опрокинули наземь и прижали руки к
выступающим из земли корням сосны так, что она не могла и пошевелиться. Бес
навалился на нее бесцеремонно и грубо, его лицо, исполненное дурацкого самодовольства,
казалось столь отвратительным, что даже плюнуть в него казалось невозможно.
– Ну ладно, – сказал он, ухмыляясь. – Всяких
валяли: – и крестьяночек, и городских мещанок, а давеча огуляли с полным нашим
удовольствием госпожу капитаншу, благородную дворянку. Посмотрим, по-другому ты
устроена или все то же самое. Может, покричать хочешь? Сделай такое одолжение,
чтоб было еще приятственнее… Ольга, бившаяся в тщетных попытках освободиться,
сдавленно прохрипела парочку самых что ни на есть мужицких словечек.
– Ишь ты, без запинки чешешь… – фыркнул
Бес. – И где только нахваталась? А еще княжеская воспитанница…
Ладно, – сказал он деловито. – Пройдемся по тебе всемером, а потом
посмотрим, будешь ты гордая или наберешься ума, пока чего похуже не стряслось…
С ухмылочкой глядя ей в глаза, он принялся расстегивать
крючки кафтанчика, распахнул его, повозился, примеряясь к пуговицам полотняной
рубашки, потом, мотнув головой, попросту разорвал рубашку на груди, уставился,
громко сопя, прохрипел:
– Ох, я ж тебе сейчас грудяшки-то помну…
– Хороша, – громко сказал кто-то за его
плечом. – Это тебе не капитанша… Атаман, чего тянешь? Мы ж тоже не
железные…
– Не переживай, всем хватит, – ответил Бес хрипло,
не отрывая взгляда от Ольги. – Ну-ка, штаны с нее быстренько сдерите,
чтобы мне не возиться… Сапоги сначала, дурья башка! Приобвыкай барышень
раздевать…
Что-то непонятное хлестнуло по всей поляне – будто бы вихрь,
но игравший всеми оттенками радуги, походивший на поток воды, сверкавший
разноцветным сиянием. Этот загадочный порыв накрыл Ольгу и Беса, вмиг завертев
последнего так, что он кубарем полетел куда-то вверх и вбок, в глазах
замельтешили ослепительные искры…
Еще ничего толком не понимая, но чувствуя себя свободной,
Ольга приподнялась и села, прислонившись к теплому стволу толстой сосны, обеими
руками запахивая на груди разорванную рубашку.
По поляне бесцельно бродили разбойники – шатаясь, словно
пьяные, неуверенно, будто слепые, кружили так, словно им завязали глаза и
заставили играть в жмурки, – хотя ни у кого на лице повязок не было. Двое
столкнулись лбами и, шарахнувшись в стороны, продолжали бесцельное кружение.
Ольга вскочила и лихорадочно стала застегивать кафтанчик, не
всякий раз попадая крючком в петлю. Что произошло, она не понимала, но ясно
было, что ситуация изменилась бесповоротно и всем теперь не до нее…
Разбойники бродили по поляне, время от времени испуская
жалобные, испуганные крики – звали друг друга, пытались друг у друга
доискаться, что же произошло, кто-то кричал, что его «печет», а другой вопил,
что «смертушка пришла» – и видно было, что опасаться их более не следует…
Один Васька Бес выглядел так, словно непонятное его обошло
стороной, – но и он Ольгой не интересовался уже совершенно. С исказившимся
лицом прижался к дереву, одной рукой сжимая эфес сабли, так и оставшейся в
ножнах, а в другой, вытянув ее перед собой, держал табакерку и бормотал что-то
несвязное. Рука ходила ходуном.
А неподалеку от него стоял мельник Сильвестр, заложив обе
руки за витой шелковый поясок с кистями, он-то как раз выглядел невозмутимым и
спокойным, словно монумент.
– Уйди! – прямо-таки взвизгнул Бес, махая
табакеркой, словно дьякон кропилом. – А то не знаю, что и сделаю…
– Так сделай, – хладнокровно отозвался мельник, не
меняя позы и не двигаясь с места. – Или кишка тонка? – Он всмотрелся
и презрительно объявил, словно под ноги сплюнул: – Тонка… Васька ты, одно слово
– Васька… Нахватаетесь вершков и мните из себя невесть что…
На Ольгу он не обратил ни малейшего внимания, словно ее и не
было. Она торопливо застегивалась, громко всхлипывая от пережитого страха.
Васька, уронив руку с табакеркой, уже совершенно другим
тоном, не то что просительным, а униженным, промямлил:
– Сделайте божескую милость, отпустите… Зарекусь,
ей-ей, зарекусь…
– Зарекалась свинья в грязи валяться, да видали ее
намедни посреди лужи…
– Чем хотите поклянусь…
– Ладно, – сказал мельник, на секунду прикрыв
глаза. – Считай, что я тебя предупредил – а предупреждаю я, соколик,
единственный раз… Будешь еще пакостить на моей земле – костей не соберешь,
слякоть… Сгинь!
Торопливо кивая, заискивающе улыбаясь, Васька вмиг отклеился
от сосны и стал пятясь отступать, отдуваясь, гримасничая, дергаясь и кланяясь,
потом вдруг сделал огромный прыжок и припустил в чащобу, стремглав, не оглядываясь,
ухитрившись каким-то чудом не запутаться ногами в болтавшейся длинной сабле.
Словно очнувшись от наваждения, разбойники толпой кинулись следом, сбившись в
кучу, топоча, вскрикивая в панике. Поляна моментально опустела.
Стоя вполоборота к Ольге, Сильвестр поднял правую руку со
сложенными ковшиком пальцами, нацелился ею в сторону леса и принялся совершать
такие движения, словно вытягивал невидимую веревку.
Вскоре показался Абрек со сбившимся на сторону седлом, рысью
подбежал к Ольге и остановился, словно у коновязи.