Тюрьма и пытки сделали свое дело. Один за другим сознавались рыцари в самых страшных грехах. Но следствие еще не было вполне закончено, как нетерпеливый король приступил к казням. В 1309 году под Парижем мучительную смерть на медленном огне приняли 54 рыцаря, осмелившихся отказаться от своих вынужденных показаний. Среди них был и кавалер ле Kappe – далекий пращур лейтенанта. Это он сказал своим судьям слова, ставшие потом достоянием истории: «Разве это я сознался на вашем допросе? Разве это я взял на душу чудовищный и нелепый плод вашей фантазии? Нет, мессиры! Это пытка вопрошает, а боль отвечает!»
Слухи о неправедных, страшных процессах вызвали в народе глухой ропот. Это заставило короля дать согласие на то, чтобы привезенным в столицу узникам было разрешено прибегнуть к законной защите генерал-прокурора ордена Петра Булонского. Впрочем, это была лишь пустая формальность, вынужденная уступка общественному мнению. Все защитительные акты генерал-прокурора суд оставил без ответа.
По принуждению короля папа созвал в Виенне в октябре 1311 года Собор. Но из королевских особ на нем присутствовал лишь сам Филипп, остальные владетельные особы прислали только своих представителей. Король французский потерпел постыдное поражение. Собор отказался проклясть усопшего папу Бонифация, а за уничтожение ордена из ста сорока кардиналов проголосовали только четверо. Напрасно король и папа уговаривали прелатов осудить тамплиеров заглазно, не выслушав оправданий измученных пыткой командоров славного ордена. Кардиналы требовали беспристрастного расследования. После шести месяцев бесплодных пререкательств Филипп плюнул на нелепую затею с Собором и потребовал у папы единоличного решения. 2 мая 1312 года Климент подписал бумагу, начинавшуюся словами: «К Провидению Христа…» – в которой упразднялся орден Храма. Но сказочные богатства тамплиеров отходили в руки церкви, а не к французской короне. Филипп пришел в бешенство. Из-за чего же он затеял тогда весь этот процесс? Выставил себя вероломным чудовищем в глазах всей просвещенной Европы? Неужели только для того, чтобы присутствовать на церемонии передачи всего движимого и недвижимого имущества в чужие руки?
По совету верного Флотта, Филипп смирил и гордость и ненависть. Он даже выразил свое формальное согласие на то, что наследником рыцарей Храма будет орден иоаннитов. Но пока выполнялись необходимые формальности, Флотт опутал имения ордена такими долгами, что иоанниты обеднели от неожиданного наследства. Все золото, все лены и майораты достались королю. Исчезли только тайные святыни тамплиерские – кинжал справедливости и красный алмаз.
В розыске пропавших сокровищ не помогли ни пытки, ни костры, ни дьявольское искусство мессира Ногарэ…
Последний же гроссмейстер ордена Яков де Молэ, вызванный перед началом следствия с Кипра во Францию, все еще сидел в башне. Чтобы не возбуждать страсти, Филипп удовольствовался тем, что приговорил гроссмейстера к пожизненному заключению. Но на публичном чтении приговора упрямый храмовник отрекся от всех данных под пыткой показаний и заявил протест против незаконного ведения процесса. Это окончательно взбесило и без того огорченного короля, который незамедлительно отдал гроссмейстера палачу. На другой день – марта 18-го дня 1314 года, Якова де Молэ сожгли на медленном огне. Он геройски вынес мучительную смерть и, перед тем как предстать пред очами Высшего Судьи, громко призвал на суд Божий короля – чудовище и отступника – папу…
С той поры минуло больше четырех с половиной столетий, но орден Храма не умер. Антуан ле Kappe знал это лучше, чем кто бы то ни было другой. Это днем он был лейтенантом серых мушкетеров, преданным королю, его величеству Людовику XV. По ночам же, каждую субботу, отправлялся он тайной дорогой к Тамплю, сохранившему остатки былых привилегий и вольностей… Он, потомок Феба ле Kappe, не забудет, как его с черной повязкой на глазах провели и подземелье, как три острые шпаги уперлись в его обнаженную грудь и пламя свечи опалило лицо. И клятву свою он никогда не забудет, ибо она ввела его во внутренний круг тайного ордена тамплиеров…
– Готов ли ты? – услышал он голос из подземелья.
– Готов, – прошептал тогда ле Kappe.
– Во имя Молоха, Асторота, Баал-Зебуба и Люцифера! – колоколом гудела тьма.
– Во имя вечного обновления природы, – смиренно ответил он.
– Откуда пришел ты? – спросили его.
– Из вечного пламени!
– Куда идешь?
– В вечное пламя!
– Тогда войди, брат.
И руки, державшие его, разжались, и он покатился по мокрым гранитным ступеням в огонь.
Но в последний момент чьи-то крепкие руки вновь подхватили и понесли его куда-то, в сырую затхлость каменных коридоров. И хотя кругом обступала его все та же кромешная тьма, повязка была снята с глаз.
Далеко впереди засинел рассеянный свет, и стало легче дышать. Тут невидимые спутники покинули его, и он продолжал путь в одиночестве.
Каждый шаг отдавался протяжным вздохом, нехотя замиравшим в каменных сводах. Размытые тени бросались под ноги и уплывали во тьму. Но все светлело и светлело впереди. И тогда увидел ле Kappe крылатого козла со страшной мордой и бычьими, гневно раздутыми ноздрями. Между крутыми, могучими рогами горел факел, и свет его собирался в серебряной пятилучевой звезде на лбу. Грудь козла была человечья, женская, а живот, как у гада – чешуйчатый и зеленый. Правой рукой указывал он на висевший меж колонн белый рог месяца, левая, опущенная, уткнулась когтистым перстом в черный рог. Чресла чудовища были задрапированы огненной юбкой, спускавшейся до вывороченных колен. Твердо, уверенно стояли на земле козлиные ноги, попирали ее раздвоенными копытами. Черно-белые крылья почти целиком закрывали неф. Лишь между распущенных перьев проблескивали письмена какие-то, молнии и стрелы всевозможные, Нептунов трезубец и символы темного могущества.
Справа от козла стоял обвитый пифоном столб с золотым треугольником на вершине. От треугольника исходили колючие лучи, а внутри него словно застыло в вечном удивлении широкое, раскрытое, чернью по металлу изображение – око с зеленым зрачком. Слева же подымался на хвосте ушастый бронзовый змей. Как зачарованный, глядел он на удивительного козла, и злой огонь переливался в его рубиновых глазах. А имя было его Баффомет…
– Озирис? – услышал ле Kappe тихий вопрос и так же тихо дал условный ответ:
– Темный бог.
Послышалось печальное пение. И чей-то хриплый, надтреснутый голос провозгласил:
– Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! – И то, что этот Баал-Зебуб не забытый демон халдейский, а попросту Вельзевул, означало, что тайные тамплиеры стали исповедовать ту самую веру, которую безуспешно пытались навязать их предкам палачи Филиппа Красивого…
– Ормузд? – услышал у себя за спиной ле Kappe.
– Ариман, – не оборачиваясь, отозвался он.
– Тогда пойдемте со мной, сударь.
Ле Kappe помедлил, убрал локти с парапета и, повернув голову, увидел незнакомого дворянина в черном камзоле и лиловых чулках.