Ларец Марии Медичи - читать онлайн книгу. Автор: Еремей Парнов cтр.№ 34

– Ничего он не натворил! – пренебрежительно махнул рукой Люсин. – Просто он срочно понадобился нам в качестве свидетеля. Вот это как раз секрет! Так что никому… Ясно?

Лев Минеевич понимающе прикрыл глаза и прижал руку к сердцу.

– Ключи от его комнаты у вас? – спросил Шуляк.

– Мы друг другу ключей не оставляем.

– А Виктор Михайлович кому-нибудь свои ключи доверяет? – задал вопрос Люсин.

– Ни разу не видел, чтобы его апартаменты кто-то другой открывал.

– И хорошо. Если даже кто придет от имени Виктора Михайловича, так вы не впускайте, – посоветовал Люсин. – Скажите, чтобы дожидались возвращения хозяина.

– Что я – дурак?

Люсин вспомнил недавний диалог сквозь запертые двери и улыбнулся.

– Скажите, – Лев Минеевич деликатно потянул его за рукав, – есть тревожные симптомы?

– Вы о чем? – не понял Люсин.

– О нашей квартире! О чем же еще? Кто-то подбирается к Витюсиной коллекции? Или… – Не решаясь произнести роковые слова, чтобы не накликать невзначай беду, Лев Минеевич мотнул головой в сторону своих шедевров.

– Нет, знаете ли, дыма без огня. – Люсин едва сдержал улыбку. – Будьте осторожны – это никогда не мешает. Так ведь?

Старик отчаянно закивал. Глаза его расширились, в них промелькнула покорная, какая-то обезьянья скорбь. Люсину стало его очень жалко.

– Вы не волнуйтесь, папаша, – сказал он. – Мы постараемся не дать вас в обиду.

– Имейте в виду! – Лев Минеевич сразу ожил и даже погрозил Люсину пальцем. – В сохранности моего собрания должно быть заинтересовано все государство… Я ведь одинок. – Голос его упал. – И верно, недолго проживу. Все это… – вялым жестом обвел он стены комнаты, – достанется им. – Он кивнул на окно, за которым была тихая летняя улица. – Наследников у меня нет.

– Вы бы заявили об этом официально, – посоветовал Шуляк. – Вам бы помощь оказали, жилплощадь улучшили.

– А мне ничего не надо, – горько усмехнулся старик. – Ни помощи, ни жилплощади. Все у меня есть, всем доволен. Человек смертен, но жить, знаете ли, нужно без этих мыслей, иначе все ненужным становится. Умру – пусть делают с этим что хотят. Но пока я жив – это мое. Иначе – зачем все? Для чего? Чем-то же должен жить человек? Не хлебом же единым?

Шуляк снова безразлично забарабанил по стеклу.

– Одним словом, не беспокойтесь, Лев Минеевич, – поднимаясь с колченогого венского стула, сказал Люсин. – В случае чего тут же мне позвоните. – Он вырвал из блокнота листок и записал на нем номера своих телефонов. – Это прямой, а если меня не будет, позвоните по другому. Мне передадут.

– Спасибо! – с чувством сказал старик, бережно складывая бумажку.

– О нашем разговоре – молчок! – Люсин приложил палец к губам.

Лев Минеевич кивнул.

– И сообщите, как только вернется Михайлов, – добавил Шуляк.

– Нет уж, увольте! – обнаружил неожиданное несогласие Лев Минеевич. – В чужие дела не вмешиваюсь. Он вам нужен – вы его и караульте. Я на себя поручений сомнительных и даже неблаговидных принять не могу-с.

– Ладно. Не волнуйтесь, – успокоил его Люсин. – Все будет в порядке.

Попрощавшись с хозяином за ручку, они удалились.

– Зловредный старикашка. Себе на уме, – прокомментировал Шуляк, когда они вышли из подъезда.

– Не, – покачал головой Люсин, – не зловредный. Несчастный, скорее. Обломок старого мира.

– Это верно. Собственник. Куркуль!

– Я не про то… Попрошу вас, товарищ Шуляк, установить наблюдение, чтобы возвращение Михайлова не застало нас врасплох.

– А с этим как? – показал глазами вверх Шуляк. – Если он его захочет предупредить?

– Такое возможно, – согласился Люсин. – Это, конечно, надо предусмотреть. Но, пожалуйста, осторожно…

– Понятно, – кивнул Шуляк.

– Машину я пока у вас забираю. Отсюда я прямо в аэропорт. Вернусь завтра, часов в одиннадцать. Вы остаетесь за меня.

– Слушаюсь. Вы в Ленинград?

Люсин развел руками: «Что делать, мол? Надо! Приходится».

Шуляк понимающе улыбнулся, и они пошли к машине.

Шуляк сел на переднее сиденье и сразу же снял трубку. Все, как положено, доложил, отдал необходимые распоряжения, обо всем с кем надо договорился.

– Ну, ни пуха вам ни пера! – пожелал он, вылезая на тротуар.

– К дьяволу! – благодарно кивнул Люсин. – В Шереметьево, пожалуйста, – сказал он шоферу.

Прежде чем сесть в самолет, Люсин проверил регистрационные списки за вчерашний день. Он обнаружил в них целых шесть Михайловых. Инициалы в билетах, к сожалению, не записывались. Вечерними рейсами в 20.55 и 22.05 улетели два Михайлова. Но это, увы, ровно ничего не говорило. Если бы этой распространенной фамилии не оказалось вовсе, можно было бы сделать два вывода: первый – Михайлов взял билет на чужое имя, второй – он вообще не улетал в Ленинград. Но примечательная фамилия была дважды упомянута в регистрационных ведомостях вечерних рейсов. Поэтому никаких выводов сделать было нельзя…

Сбылось страшное проклятие старого тамплиера [7] . Прошел только месяц со дня аутодафе на острове, и вот уже умер папа Климент, всеми покинутый и забытый, терзаемый на смертном одре видениями больной совести.

Верил ли король Франции Филипп Четвертый, прозванный за внешность, поистине ужасающую, Красивым, что его самого ожидает в скором времени внезапная смерть, которая последует в тот же, роковой, 1314 год от загадочной болезни?

Но и в последний свой день человеку присуще мнить себя бессмертным.

Король был доволен. Многолетняя борьба его с папским престолом приближалась к благополучному окончанию. Филипп IV готовился к последнему акту и точил кинжал для завершающего удара, которым рыцарь добивает поверженного соперника. На языке куртуазности это называется «даром милосердия». Но король Франции, вероятно обмолвившись, сказал как-то: «Костер милосердия…»

Семь долгих лет продолжалась эта отчаянная борьба, начавшаяся еще в войну с графом Фландрским. Предмет спора был извечным: власть. Впрочем, и папа, и король предпочитали говорить более определенно – деньги. С денег, собственно, все и началось. В январе 1296 года папа Бонифаций VIII издал знаменитую буллу, которой воспрещал духовенству платить подати светской власти.

– Старый нечестивец! – простонал Филипп, ознакомившись с буллой великого понтифика. – Пропороть такую дыру в моей мошне! Он что, хочет сделать из французской казны коровье вымя и слюнявым ртом своим сосать золотое молочко?