– Пожалуй.
– Вот и прекрасно. Вверенное мне население довольно
многочисленно и весьма разнообразно. Все эти, – он с видом крайнего
пренебрежения кивнул в сторону редких прохожих, – несказанно изумились бы,
узнав, насколько многочисленны и разнообразны мои добрые подданные. Нас,
конечно, гораздо меньше, чем обычных, но это тот случай, когда хвалятся не
количеством, а качеством.
– Да, я кое-что наблюдала ночью, – сказала
Ольга. – Достаточно, чтобы понять: есть и другой Петербург…
– Вы слишком мало видели пока что, простите. Но мыслите
в правильном направлении. Так вот, Ольга Ивановна, драгоценная… Жизнь устроена
таким образом, что во всем, решительно во всем, чего ни коснись, наблюдается
строгий порядок и организованность. Государственные структуры, военные
ведомства, гражданские учреждения и так далее. Повсюду – организованность и
порядок, даже у диких народностей существует нечто похожее. Вольницы нет нигде,
все области жизни повсеместно заключены в относительно строгие рамки. Так
обстоит дело и с… индивидуумами вроде нас с вами. Это в той провинциальной
глуши, откуда вы к нам изволили прибыть, царит еще откровенная
патриархальность, полнейшее отсутствие упорядоченности и системы. В городах,
особенно в больших, все налажено совершенно иначе. Среди иных существует
строгая иерархия, сопряженная с необходимостью подчинения определенным законам,
уставам, начальникам. Соблюдение же дисциплины и правил дает определенные
льготы, защиту, поддержку системы… Как ни один путешественник не может
отправиться в путь без подорожных бумаг и безнаказанно нарушать местные законы,
так ни один иной не имеет права пребывать в нашем городе – да и во многих
других тоже, неважно, о Российской империи идет речь или о других
державах, – совершенно без надзора и руководства свыше. Вам непременно
следует явиться ко мне, в мой, так сказать, департамент, выслушать подробные правила
поведения, установленные для всех, узнать, что вам можно делать, а что –
категорически не рекомендуется. Ну, в точности так, как обстоит дело с любым
обычным человеком, поступающим на военную или статскую службу, – его, как
вы понимаете, в первую очередь знакомят либо с воинскими уставами, либо с
правилами того или иного делопроизводства. Существует также некая аналогия
уплаты налогов, принесения присяги на верность. О, никто не посягает на вашу
свободу всецело! Никто не собирается мелочно регламентировать каждый ваш шаг.
Однако вам придется подчиняться существующим правилам и не выходить за
предписанные рамки. Я понимаю, ни о чем подобном вы, дитя дикой природы, и
понятия не имели. Но, Ольга Ивановна! Существует строгий порядок, есть система,
можно сказать, государство… И всякий, подобный вам, обязан быть не вольно
бегающим на свободе диким туземцем, а благонравным подданным…
– Зачем?
– А для чего в обычном мире существуют армия, полиция,
законы и этикет? Любое общество, идет ли речь о государстве или о нас, обязано
организоваться. Чтобы не походить на первобытную орду, живущую без законов и
руководства.
– Иными словами, цели у вас самые благородные?
Нащокин явно не заметил скрытой иронии:
– Ну конечно же! Что может быть благороднее
обустройства мира согласно порядку и законам? Одним словом, вам следует в
кратчайшие сроки, не затягивая, явиться ко мне для выполнения всех необходимых
формальностей. Что вам поможет, кстати, избежать ненужных трений в отношениях с
обществом, которые у вас уже появились…
– Простите?
Нащокин скорбно покачал головой:
– Мне по должности надлежит знать о всех происшествиях
и конфликтах, случившихся в городе… Ольга Ивановна, на вас уже поступила
жалоба, которую я обязан рассмотреть. Я, конечно, делаю скидку на вашу
неопытность и неосведомленность, поэтому выношу вам всего лишь легкое словесное
порицание, но впредь извольте быть осторожнее. Никто не имеет права покушаться
на свободу собратьев, мешать им, препятствовать, да еще столь грубо.
– Вы о чем? – с искренним недоумением спросила
Ольга. – Я решительно не возьму в толк…
– Я имею в виду то печальное недоразумение, что
произошло на Екатерининском канале недавно ночью… Неужели не припоминаете?
Некий молодой человек – кстати, образец благонравия и дисциплины, юноша самых
строгих правил с безукоризненной репутацией – подвергся вашему нападению ни с
того ни с сего. Вы так брутально с ним обошлись… Ольга Ивановна! – он
страдальчески поморщился. – Ну нельзя же приличной девушке вести себя,
словно пьяный мужик в кабаке! Бедный юноша был вами прежестоко избит, он и
сейчас еще не вполне оправился как от побоев, так и от нешуточного нервного
потрясения. Так у нас с людьми из общества не поступают. Вы меня крайне
удручили, признаюсь. Налетели без всякой причины как сущая фурия, обидели и
побили молодого человека, не сделавшего вам ровным счетом ничего дурного, более
того, не нарушившего никаких правил…
Только теперь Ольга сообразила, в чем. И воскликнула
негодующе:
– Постойте! Но ведь этот молодой человек собирался
высосать кровь у…
Лицо Нащокина стало невероятно официальным и отчужденным. Он
сухо сказал:
– Ольга Ивановна, кое-что вам следует запомнить
хорошенько уже сейчас, не дожидаясь обстоятельной беседы. Иные имеют право
поступать с простецами так, как это диктует их, иных, сущность. Простецы,
вульгарно выражаясь, не более чем стадо низких существ, которые в глазах нашего
общества лишены всяких прав. И каждый из иных волен поступать с простецом так,
как ему заблагорассудится. Чем скорее вы уясните, что мы выше их, тем лучше.
– Понятно, – сказала Ольга. – Интересные
рассуждения, похожие мне уже доводилось слышать… Вы, часом, не знакомы ли с
камергером Вязинским или графом Биллевичем? И не принадлежат ли они к вашему
благородному обществу?
На лице собеседника явственно изобразились страх и
растерянность, он даже непроизвольно оглянулся по сторонам, понизил голос чуть
ли не до шепота:
– Ольга Ивановна, умоляю, держите себя в рамках! У вас
совершенно искаженные представления о нас, коли вы полагаете, будто все так просто…
Без особой необходимости не стоит касаться в разговоре таких персон. Наше
общество, знаете ли, во многом повторяет правила, принятые в обычном мире. Если
нас можно сравнивать с дворянским собранием, то сущности, подобные названным
вами, – это аристократия, двор, можно сказать, высшая каста. Они находятся
на совершенно другом уровне, понимаете? И без особой необходимости лучше не
лезть им на глаза. Понимаете?
Что же тут непонятного, подумала Ольга. У вас попросту все
поделились на панов и холопов, вот и все. Тоже мне, ребус. Эвон как съежился,
словно хочет стать ниже ростом, всю сановитость потерял… Мелочь!
– Итак, к чему же мы пришли?
– Вы знаете, – сказала Ольга, – мне отчего-то
не по душе ваше… общество, коли уж, оказывается, нельзя приложить по загривку
субъекту, который намеревается высосать кровь у беззащитной юной девушки…
Сдается мне, я попытаюсь прожить сама по себе, как и прежде.