– Сопротивляться надо было, – сказала
Ольга. – Что, у тебя нет ни капли собственного достоинства?
– Да навалом! – саркастически протянуло
существо. – Из ушей брызжет! Можно подумать, я ему могу высказывать
собственные претензии и иметь свои желания, отличные от евонных… Ты что,
новенькая? – Существо зашевелило носом, словно принюхиваясь, шумно и
старательно. – Ага-ага, то-то и усердия не по разуму… Новичком шибает за
три версты… Не наигралась еще? Ну что я тебе сделал? Отпусти, тут жжется…
– Не сдохнешь, я полагаю, – решительно сказала
Ольга. Чуть подумав, продолжила вкрадчиво: – А не скажешь ли, гость дорогой,
как твое честное имечко? Неудобно как-то получается: беседуем по душам, как
старые добрые приятели, а я и понятия не имею, как тебя звать-величать…
Краем глаза она поглядывала в окно, да и другие чувства не
оставляла в праздности. Пойманное ею существо, пусть Ольга слабо себе
представляла, с кем именно встретилась, все же никакой угрозы не представляло
по причине своей незначительности – уж это-то она могла определить. Но следом
мог пожаловать и кто-нибудь посерьезнее, поопаснее…
– Ишь чего захотела! – фыркнуло создание. –
Имя ей подавай… А потом, зная имя, ты из меня веревки будешь вить, как
некоторые?
Рассердившись было, что ее хитрость моментально разоблачили,
Ольга вдруг придумала великолепнейшую каверзу. Что-то ей назойливо шептало:
умом подобные не блещут…
– Успокойся, – сказала она. – Мне просто было
интересно, скажешь ты сам или начнешь кочевряжиться. Ты, бедненький, этого не
знал, но господин Нащокин был настолько откровенен, что тогда же мне твое
имечко назвал…
– Прохвост! – возмущенно ахнуло создание.
– Совершенно с тобой согласна.
– Мерзавец!
– Как говорится, в яблочко… – сочувственно кивнула
Ольга. – Ну кто бы сомневался…
– Он так и сказал – «Нимми-Нот»?
Загадочно улыбаясь, Ольга помедлила с ответом, потом решила
рискнуть. Убрала одним движением клетку и, прежде чем ошарашенная тварь успела
осознать изменения и предпринять что-либо к собственной выгоде, вытянула руку:
– Живо сюда, Нимми-Нот!
Она готова была вмиг либо накрыть незваного гостя клеткой,
либо, если он окажется проворнее, закрыть окна «решетками», но партия была и
без того выиграна: мохнатый Нимми-Нот поплелся к ней на задних лапках,
остановился в шаге от кресла и, понурив голову, печально поинтересовался:
– Чего изволите?
Ольга окончательно уверилась, что победила, – влип,
дуралей, по собственному тугодумию…
– Ты совершенно прав, – сказала она. – Можно
сказать, я новенькая. Но даже мне теперь понятно, что, если ты вздумаешь
удрать, я тебя, зная твое имя, быстренько верну назад, и ничего хорошего тебя в
этом случае не ожидает…
– Знаю, – уныло отозвался Нимми-Нот.
– Приятно иметь дело с умным собеседником… –
сказала Ольга. – Так что же, поговорим свободно и непринужденно? Коли уж,
прости за циничную откровенность, деваться тебе все равно некуда, друг мой
Нимми-Нот?
– Куда денешься… – проворчал тот. – Опять
началось… Тебе что нужно – клады? Или кому-нибудь устроить что-нибудь…
недоброжелательное?
– Ты, может, и удивишься, но клады я могу искать
сама, – сказала Ольга. – И пакости кому-то, если уж нужда такая
возникнет, предпочитаю устраивать сама…
– Тогда зачем ты меня ловила?
– Говорю тебе, из чистого интереса. Хотела узнать, что
ты за создание.
– Узнала… Легче стало? Нашла дурачка… – уныло
протянул Нимми-Нот. – Вы же испокон веков таких, как я, используете
исключительно к собственной выгоде. Нет, мне приятнее думать, что случаются
исключения, но что-то я на своем веку исключения видывал редко…
– Но ведь видывал?
– Редко.
Одним молниеносным движением он взмыл на подлокотник
массивного Ольгиного кресла, удобно там расположился, оказавшись совсем рядом.
Ольга и не подумала отшатнуться – было бы кого опасаться… Мохнатая мордочка
вовсе не выглядела страшной. И пахло от создания вполне приемлемо – чистой
сухой шерстью.
Мордочка сделала кругообразное движение, при этом нос усиленно
шевелился, словно меха мужицкой гармони.
– Кто тебя знает, – задумчиво протянул
Нимми-Нот. – Вообще-то от тебя, и правда, шибает любопытством и не более
того, но кто вас разберет, может, ты особенно хитрая… Научен горьким опытом.
– Сердце разбито, бедняжечка?
– Научен, и все тут. Знаю я вашу породу. Или ты
сказочек начиталась? Мужик, каждый вечер ставит блюдце молочка, а мы ему в
благодарность всю ночь убираем в доме…
– По правде, доводилось мне читать что-то подобное.
– Ага, жди! – фыркнул собеседник. – Нет,
никто, конечно, не против, если так сложится, – честная плата за
нормальную работу, чего ж не поубирать. Молочка, знаешь ли, хочется, а у самой
коровы его не допроситься – не любят они нас, может так брыкнуть, что ребер не
соберешь… Нет, я имею в виду, попадаются и такие, что в самом деле платят
молоком или кашей за ночную уборку и ничего больше не домогаются, но таких один
на сотню наберется, а то и меньше. Остальным, чтоб их молния спалила со всем
хозяйством, обычно нужно совсем другое: корову у соседа уморить или хотя бы
изурочить, чтобы молока не давала, посевы попортить, домашнюю птицу поморить,
амбар спалить и тому подобное… А мы, между прочим, на добрую половину таких
подвигов изначально не способны… но разве ж объяснишь иному?
– Интересно… – задумчиво сказала Ольга. –
Речь у тебя правильная, грамотная вполне…
– А чего же ты хотела? Я ведь не безмозглое животное.
– Может, ты и читать умеешь?
– Не обучен.
– А кто ты вообще такой? Домовой?
– Ну, можно называть и так, хоть это будет не совсем
правильно…
– А все-таки?
– Ну, брашок я! Доподлинный: неподдельный, учено
говоря, классический брашок, вот тебе и весь сказ. Легче стало?
– А что такое – брашок?
– Брашок – он и есть брашок. Вот ты мне объяснишь, что
такое человек? То-то… Я, красотка, пережиток. Так меня называет один ученый
господин…
– Ты и с учеными общаешься?
– С одним-единственным. Попробуй не пообщайся, когда
он, прохвост, вызнал мое имя… Вот и приходится для него делать кое-какую
работенку…
– Интересно, какую?
– Да не лезь ты в чужие дела! Меньше знаешь – крепче
спится. Слышала такую премудрость? Так вот: если тебя интересует, я –
пережиток, осколок седого прошлого, как выражается мой ученый работодатель.
Когда-то мир был совсем другим… пока вы, двуногие, не взялись его корежить под
себя. Совсем другой был мир, в нем жило превеликое множество… всяких,
разнообразных. Теперь одних – жалкие остатки, а от других и памяти не осталось…
Ты, между прочим, тоже пережиток, так что не задирай нос. Таких, как ты, все меньше
и меньше, мы с тобой, если хочешь знать, в одинаковом положении.