Время зверинца - читать онлайн книгу. Автор: Говард Джейкобсон cтр.№ 28

Все это я знал по собственному опыту, пусть и недолгому. Милый Гай, Лапочка Гай. Сердце мое не лежало к этой работе, но я был по-модному худощав и элегантен, любил общество красивых женщин и умел подстраиваться под их вкусы. Правда, среди моих клиенток не попадались жены футболистов, но в то время они и не шиковали так, как впоследствии. Различия между мной и моим героем заключались не только во времени действия, но и в классе. Моя «Вильгельмина» была заведением подчеркнуто аристократическим, а при Мелком Гиде тон уже задавала эпатажная вульгарность. Что до дизайнерских лейблов, поездок в Милан и Париж, встреч с кутюрье и моделями — всем этим довелось насладиться и мне, хотя и на особый, генри-миллеровский лад (то есть я предпочел бы видеть эти дома моды обыкновенными публичными домами, с профессионалками, берущими по тридцать фунтов за час работы в постели, благо проституция смыкается с литературой не в пример ближе, чем высокая мода). В ту пору Уилмслоу посещали модницы со всей округи, включая половину Ланкашира, половину Стаффордшира и весь Чешир. Среди них оказалась и Ванесса, некогда сама помышлявшая о карьере модели (как и о многих других карьерах); причем она легко могла бы воплотить эти помыслы в жизнь, если бы не зациклилась на литературных амбициях, каковые принесли — и продолжают приносить поныне, и обещают приносить в дальнейшем — столько вреда нам обоим. И еще среди них оказалась ее мама, Поппи, которая однажды действительно работала моделью или чем-то вроде того и состояла в знакомстве — правда, не очень близком — с моей мамой, Вильгельминой.

Что касается Вильгельмины и моего отца, то они, оставив бизнес, тем не менее оставались в нем. Много раз они, попрощавшись, уплывали к далеким берегам и столько же раз приплывали обратно — отчасти чтобы проверить, не угробил ли я дело в их отсутствие, а отчасти потому, что им просто недоставало всей этой суеты, поездок в Париж, модных вечеринок в Лондоне, хлопков шампанского в Честере…

Родители Мелкого Гида будут в меньшей степени тревожиться за своего сына, поскольку я наделю его чувством стиля и деловой хваткой, далеко превосходящими мои собственные. И потом, он будет любить свою работу. Ведь есть же люди, которые на самом деле получают удовольствие от процесса обслуживания клиентов, оформления заказов, ведения счетов и тому подобных вещей. Мой брат Джеффри — Душка Джеффри — был именно таким человеком. Счастливо мурлыча себе под нос, он гонял на спортивном «БМВ»-купе по чеширским дорогам, и белоснежные манжеты его сорочки выглядывали из рукавов пиджака от «Гуччи». Он даже во сне видел одежду. Здесь нет преувеличения — помню, как он взахлеб описывал прекрасные наряды, увиденные во сне накануне. «А что ты видишь в кошмарных снах?» — спросил я. «Плохую одежду», — сказал он.

Когда мы беседовали с ним в последний раз, Джеффри находился на пороге своего теледебюта. Речь шла о цикле передач на манер Эзоповой басни про двух мышей, городскую и деревенскую; там планировалось показать владельцев двух модных магазинов — в Манчестере и Уилмслоу соответственно — и различия в запросах их клиентуры. Я не представлял себе, как можно сделать интересное телешоу на таком скудном материале, но что я знал о телевидении? В конце концов, если шоу провалится, не велика беда, полагал Милый Джеффри, относясь к возможности провала с завидным спокойствием.

Я решил, что в Мелком Гиде будет кое-что от Джеффри — как во внешности, так и в отношении к своему делу. Мелкий Гид не будет витать в облаках. Он будет внимательно слушать, что ему говорят, и отвечать на вопросы без промедления. И он не будет поддаваться гипнозу случайно увиденных слов — на лейблах, на боку проезжающего за окном автобуса, в газете, оставленной кем-то на стуле, — при этом забывая о клиентке в примерочной, ждущей, когда он принесет ей наряд другого размера. Одним словом, он не будет писателем. Это счастливое обстоятельство, в свою очередь, давало моей истории шанс на хеппи-энд (невзирая на рекомендации Фрэнсиса), если только не случится чего-нибудь ужасного по линии траха Мелкого Гида с собственной тещей — а сейчас, на начальном этапе работы над книгой, я не мог гарантировать, что этого не случится.

Если творческий порыв застает вас врасплох, он может стать настоящим проклятием; но если он не застает вас врасплох, это не творческий порыв. Не верьте людям, утверждающим, будто они открыли в себе литературный талант уже в зрелом возрасте. Они либо перевирают хронологию, либо никакого таланта у них нет и не было. Позыв к сочинительству обусловлен подсознательным стремлением что-то изменить в своем детстве. Нет, не фальсифицировать прошлое, но сделать так, чтобы окружающий мир не был таким дерьмовым, каким он виделся тебе в ту пору. Покажите мне счастливого ребенка, и я смогу вообразить его будущее в качестве спортсмена, политика, торговца модной одеждой — но не в качестве писателя. Романы рождаются из невзгод и унижений — и чем больше их было, тем лучше для романа, сам факт написания которого означает, что ты эти невзгоды худо-бедно преодолел.

И я с юных лет старался поднять планку на максимальную высоту. Я хотел улучшить этот мир — если не в реальности, то хотя бы в книгах.

Слово «улучшить» здесь не подразумевает «сделать более приятным и благополучным». Это был все тот же циничный и грубый мир, который так пугал нас в тихом Уилмслоу. По крайней мере, он пугал меня. И мне казалось, что, только став таким же циничным и грубым, я смогу стать хозяином своей жизни.

И своей смерти.

У себя в спальне я оклеил стену фотографиями авторов, с умевших вырваться за границы приличий, навязанных нам ханжеским обществом: Жан-Поль Сартр, Уильям С. Берроуз, Генри Миллер, Леонард Коэн, Брендан Биэн, Дилан Томас, Норман Мейлер… В каждом из них горел свой особый, бесовский и бунтарский огонь; каждый из них страдал, как и я, с той поправкой, что я был всего лишь сопливым юнцом.

Наибольшее впечатление произвел на меня Генри Миллер. Он поливал грязью все вокруг так же смачно, как марает стены струей из баллончика вконец распоясавшийся граффитист. Но при этом он был своего рода философом. Смачно облив грязью всех и вся, он начинал размышлять, — мол, что же такое я делаю? Читать Генри Миллера в четырнадцать лет рановато, и не все мне было понятно. Тем более я не всегда мог отчетливо представить себе то, что он вытворял с женщинами. Но ты чувствуешь, когда автор как бы бросает тебе вызов — «По-твоему, я слишком далеко зашел? Тогда покажи, где именно мне следует остановиться», — и я мысленно аплодировал этому вызову. И тогда же я пообещал себе зайти как можно дальше, когда наступит мое время.

С этими авторами меня познакомил Арчи Клейбург, который одно время работал учителем в нашей школе. Он смотрелся этакой пародией на «типичного англичанина», подкатывал к школе на кабриолете «Остин А-40» и в старомодных защитных очках, а на уроках вставлял в глазницу монокль. Он и сам являлся автором, публикуя статьи в «Плейбое», «Пентхаусе» и «Форуме», хотя, к нашей глубокой досаде, мы узнали об этом лишь после того, как он покинул школу. Не исключено, что директор также узнал об этом с опозданием, но все же раньше нас, и именно это открытие стало причиной увольнения Арчи Клейбурга. Его предшественника на посту преподавателя литературы, Пирса Уэйна, мы задразнили и довели до нервного срыва. Основную пищу для насмешек нам давали его приторно-мягкие манеры и забавное произнесение фамилии Бронте: проглатывая звук «р» и непомерно растягивая последнюю гласную. Одного этого было вполне достаточно для формирования его имиджа, принимая в расчет частоту произнесения, ибо романы Шарлотты, Эмили и Анны Буонтёёёё были главной страстью всей его жизни и едва ли не единственными литературными произведениями, которые мы изучали под его руководством. Если послушать Пирса Уэйна, складывалось впечатление, что английская литература возникла в 1847 году с выходом «Джейн Эйр» и «Грозового перевала», достигла расцвета в 1848-м с появлением «Незнакомки из Уайлдфелл-холла» и завершилась в 1853-м публикацией «Городка».