Время зверинца - читать онлайн книгу. Автор: Говард Джейкобсон cтр.№ 26

Это уже была моя стихия, которую я знал гораздо лучше, чем тот же Честерский зоопарк — даже принимая во внимание звериный дух, доносимый до меня Мишной Грюневальд. В этой связи я начал задумываться: а не с того ли дня все пошло наперекосяк, когда Мишна назвала меня «диким» и я начал отыскивать в себе звериные черты? Не лучше ли было бы для моей карьеры писателя — не говоря уж про остальное, — если бы я продолжил работать в сфере торговли? Квинтон говорил: не отрывайся от своих корней, пиши о том, что хорошо знаешь.

Уничтожающая критика со стороны Ванессы была мне гарантирована. Как только мой герой станет консультантом в уилмслоуском бутике, она заявит, что я наконец-то перестал прикидываться, будто интересуюсь кем-нибудь, кроме себя самого. «Эгоцентрическое дерьмо!» — так назвала она мой первый роман, написанный с точки зрения женщины, работающей в зоопарке. «Эгоцентрическим дерьмом» была названа и история бесстыжего продавца машин из Сандбача. Вряд ли стоило ожидать какой-то иной реакции на книгу об уилмслоуском модном консультанте с происхождением, литературными притязаниями и клоунскими замашками точь-в-точь под стать мои собственным.

Однако я не собирался показывать этот роман Ванессе до того момента, когда ее мнение уже будет поздно принимать в расчет. Прежде я давал ей прочесть распечатку новой вещи сразу по завершении работы. Но я не представлял, как можно показать жене роман о человеке — комедианте либо консультанте, — влюбленном в мать своей жены? Разумеется, я буду отрицать ассоциации с реальностью. «Не забывай, это художественное произведение, Ви, — скажу я. — Всякое сходство между персонажами и реальными лицами, живыми либо мертвыми…» Но Ванесса на это не купится. В глубине души она никогда не верила в художественный вымысел. Ее собственный роман, уже второй десяток лет остававшийся незавершенным, не снисходил даже до замены реальных имен вымышленными. Главную героиню там звали Ванессой, а главный отрицательный персонаж выступал под именем Гай. Стоит хоть что-нибудь изменить, считала Ванесса, и твой рассказ утратит правдоподобие. Я и не надеялся убедить ее в том, что от начала до конца выдумал историю о чеширском торговце женской одеждой, воспылавшем противоестественной страстью к матери своей жены, притом что последняя — ибо я тоже стремился к правдоподобию — вплоть до мельчайших деталей напоминала Ванессу.

Как следствие, мне предстояло выбрать одно из двух: либо поставить под угрозу свой брак, либо отказаться от написания книги.

Да тут и думать нечего — так оценили бы ситуацию люди, далекие от литературы, ничего не читающие читатели и бессловесные зомби. Тут и думать нечего.

Я дал ему имя Гид — своему горе-комедианту. Гид как производное от Гидеона; не путать с именем Гай, бывшим (в ироикомическом варианте Ванессы) производным от Гвидо.

Именно так — Гвидо — она назвала меня в нашу первую ночь любви. «Гви-и-идо!» — с интонацией Софи Лорен, что-то вымаливающей у Марчелло Мастроянни. В постели Ванесса заняла верхнюю позицию и выпевала это имя мне в лицо: «Гви-идо, Гви-идо…» И тогда Уилмслоу вдруг обернулся Неаполем, и я почувствовал едкий запах горячей лавы, стекающей со склона Везувия в сиреневые воды залива. Увидеть Уилмслоу и умереть. При наличии Ванессы сверху, перспектива смерти не показалась мне столь уж пугающей. Но жизнь с Ванессой надо мной была все же лучше смерти, и эта жизнь сладострастно грозила мне согнутым пальчиком. «Гви-идо, Гви-идо…»

И я в это поверил. Я поверил в то, что я — Гвидо. Я даже начал одеваться в итальянском стиле: «Армани» брал верх над «Хуго Боссом». Мягкий черный креп. Пиджак в обтяжку, как вторая кожа. Гвидо, Гвидо… Одно время я наивно полагал, будто Ванесса тоже в это верит. Может, поначалу так оно и было, но затем имя стало употребляться лишь в обидных контекстах и само превратилось в насмешку. «Ублажи меня своим носом, Гвидо», — просила, к примеру, Ванесса. Я оскорблялся, видя в этом намерение оставить меня с носом как единственно значимым сексуальным инструментом, однако просьбу ее выполнял и даже получал удовольствие, хотя уже не мог избавиться от чувства, что Ванесса не принимает всерьез — а то и вовсе игнорирует — мою «фаллическую составляющую». Окажись на моем месте Генри Миллер, он бы отнесся к этому с иронией, а вот Д. Г. Лоуренс — вряд ли. В конечном счете при упоминании имени Гвидо мне вместо живописного Неаполитанского залива стали мерещиться другие пейзажи: Гора Обид, Топь Уныния и т. п. [48]

Выражение «в конечном счете» можно понять так, будто трансформация была долгой и постепенной, но в действительности Гвидо был развенчан одним махом в тот момент, когда Ванессу угораздило добавить к этому имени фамилию. Случилось это через несколько лет после нашей свадьбы. К тому времени я уже издал несколько вещей, включая свой первый роман, остаточного интереса к которому хватило для того, чтобы меня пригласили на нечто вроде фестиваля, где главным действующим лицом являлась музыка, а дополнением к ней — наряду с лотками, торговавшими гамбургерами и лапшой, — служила «литературная палатка». Я никогда не получал удовольствия от подобных мероприятий, ибо там не было — и быть не могло — моих читателей. Расстелив на траве туристские коврики, эти люди настроились услышать что-нибудь гипнотически-ритмичное, с простыми и звучными рифмами — что-нибудь под стать тому концерту, паузу в котором мы были призваны собою заполнить. Выступавший передо мной автор развлек публику нехитрой импровизацией, не особо заботясь о смысле своих рифмованных речитативов: «Герои порою жируют даруют швыряют теряют не подозревая что их сжимает в цепких объятиях шатия-братия и без понятия что есть до кучи хреновы тучи жаждущих мучить ближних и дальних рыже-нахальных книжно-развальных важно-начальных грузно-кандальных грязно-скандальных ну и так далее…»

Потрясенные тем, что человек может вот так запросто подбирать слова с созвучными окончаниями, простодушные дети захолустья щедро били в ладоши.

— Мне здесь не место, — шепотом сказал я Ванессе (мы с ней стояли позади палатки, потягивая пиво из биоразлагаемых пластмассовых стаканов). — Проза тут не пойдет.

— Вау! — крикнула она с энтузиазмом, разрубая воздух свободной от стакана рукой.

Энтузиазм был обращен не на меня, а на рифмоплета-импровизатора. Быстрота и легкость, с какими он выплевывал складные слова, не могли оставить равнодушными сочинителей-страдальцев типа Ванессы, которые часами вымучивают за компьютером одну-единственную фразу, чтобы под конец выдать на экран лишь несколько жалких проклятий по адресу своих неблагодарно-отсутствующих читателей.

— А можно без этих вауканий? — попросил я ее.

— Чем ты недоволен? Тем, что я ваукаю не тебе?

— Во-первых, это звучит неприлично. А во-вторых, он просто ничтожество.

— Вау! — завопила она. — Давай еще!

Импровизатор был так тронут восторгами Ванессы, что завел новый речитатив, воспевая ее красоту: «Прелесть очей моих радость ночей но чьих? сладостна обликом хахаля побоку стань ко мне ближе чуточку ниже чтобы удобнее на бесподобное было сподобиться пусть хахаль злобится…»