Теория описавшегося мальчика - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Липскеров cтр.№ 59

Настя взяла Якова Михайловича двумя пальцами за мочку правого уха и сдавила ее что было сил. Эта манипуляция привела психиатра в чувство, и он, разозлясь от нежданной боли, выкрикнул слишком громко:

— Да какая Полякова?!!

— Я первая исполнительница!..

— Исполнительница чего?

— Как — чего? — Девушка казалась удивленной. — Песни!

— Какой?!! — И тут он понял. Будто гвоздь ему в голову вколотили, прибивая мысль, чтобы она никуда не ускользнула. — Я понял… — Яков Михайлович взял ее за руку и, сделав шаг, оказался с ней лицом к лицу вплотную. Затрещало статическое электричество. И прошептал в ухо, едва касаясь хрящика губами: — «Валенки»?.. «Валенки»… Да-да-да…

— Ну вот, наконец!.. — Она задышала тяжело, а он все не отлипал от ее уха и зачем-то куснул золотую серьгу. Чуть не сломал зуб. — Вы поняли?

— Да-да, — зашептал он с жаром доменной печи, возникшей у него в груди. — Теперь все сложилось! Сейчас ясно как божий день! А я-то идиот — Русланова!.. Вы вместо Насти Переменчивой!..

— Граждане! Не нарушайте общественный порядок! — раздался властный голос патрульного полицейского. Они отшатнулись друг от друга от неожиданности. — Здесь дети!

Яков Михайлович испытал чувство величайшей злости и мучительно переживал следующее желание — воткнуть этому менту в шею шприц с вечным успокоительным. Вместо этого он сделал на лице такую гримасу, что полицейский решил более нравоучений не читать, а быстрым шагом направился к нарушителю, бросившему окурок на тротуар.

— Сволочь! — ругался психиатр. — Сволота!!! Мерзавец!!!

— До гостиницы далеко? — Настя просунула тонкую ладошку ему под пальто между пуговиц и чувственно погладила спутнику бочок. И тотчас настроение Якова Михайловича вновь переменилось. Он ухватил Настю за руку и потянул за собой:

— Недалеко! Кажется, за углом!.. Надо же, «Валенки»! Полякова?

— Ага…

— Я знал, что так и будет! — Они почти бежали по улице, будто боялись, что их страсть испарится до времени. — Я верил!!!

Они вбежали в гостиницу, как школьники, опоздавшие на урок. Яков Михайлович бросил паспорт на стол администратору со словами «у меня заказано» и нетерпеливо затребовал ключ от номера. Ключ ему выдали, но предупредили строго, что женщины покидают номера мужчин до одиннадцати вечера.

— Да пошла ты! — рявкнул психиатр и помчался к лестнице, таща за собой девушку. — Сожгу гостиницу! Потом!..

Он открывал дверь спиной, пытаясь нащупать замочную скважину. В этот момент его губы наслаждались неземным вкусом губ Насти Поляковой. Два языка сражались словно два могучих змея, то тесня другого на его территорию, то поддаваясь и впуская агрессора в собственный арьергард.

Яков Михайлович швырнул чемодан вглубь номера и почти потерял ориентацию в пространстве. Одной рукой он пробовал на твердость грудь Насти Поляковой, второй пытался расстегнуть ремень собственных брюк, дабы высвободиться для активных действий.

Девушка улыбалась навстречу такой необузданной, дикой страсти и позволяла партнеру любые манипуляции. На ней было семь юбок, как и положено цыганке. Психиатр попробовал было снять их единым рывком, раздался треск рвущейся материи, но юбки не поддались, оставаясь на месте, не обнажив даже девичьего пупка.

— Все хорошо! — приговаривала Настя. — Ты справишься!

Жадный до действий, Яков Михайлович попытался задрать комплект юбок к ее шее, но все вместе они весили почти тонну, и он завыл, как воет маленький ростом кобелек, не могущий достать текущую суку под хвост из-за ее более длинных ног.

Он вновь впился в ее рот, а пальцы расстегивали множество пуговок красной в белый горох блузки. Он бился зубами о ее зубы, иногда со свистом втягивал воздух раздутыми ноздрями и трудился, пока не стащил блузку окончательно. А под ней, почти от горла до пупа, — сплошной лиф с крючочками. И опять пальцы Якова Михайловича заработали, будто сдавали экзамен на мелкую моторику.

— Ыыыы! — стонал психиатр.

Наконец сдался и лиф… И открылась Якову Михайловичу картина доселе невиданная. Идеальной формы грудь, белая, нежная, издевательски торчащая слегка в стороны, пахла раем. Он ткнулся носом сначала в одну, затем в другую, а потом собрал в руки обе и кусался, как грудной ребенок при кормлении.

И вдруг все внутри организма Якова Михайловича мелко затряслось, затем в мгновение застопорилось, концентрируясь внизу живота, а потом в несколько импульсивных мгновений покинуло тело психиатра, сделав его нижнее белье некомфортным.

Настя почувствовала, как его сноровистые пальцы вдруг ослабли, как губы жадные вдруг закрылись, пряча язык, а нос задышал просто…

— Как-то вот так, — проговорил Яков Михайлович и помчался в ванную. Оттуда он прокричал «располагайся тут», а сам залез в душ, смывая с себя все лишние запахи былого дня и не совсем удачной любви. Психиатр стоял под горячими струями душа и размышлял о своей новой знакомой, посланной ему из прошлого. Ведь зачем-то она появилась перед самым главным днем его жизни. И опять мысль его застопорилась на ответе, что все предопределено, что рефлексии напрасны…

Когда он вышел, то обнаружил ее в спальне. Она стояла по пояс голая и прекрасная, держа в одной руке бутылку шампанского, в другой — зажженную сигару. Ее подмышки удивляли черным цветом, но Яков Михайлович спохватился, что девушка из российской «истории», тогда не брили, жили натурально, волосатыми. Он облизнулся, чувствуя, как вновь обретает силы. Здесь Настя сунула сигару себе в рот, запыхтела ею как паровоз, а двумя пальчиками освободившейся руки прикоснулась к юбкам, и они, все семь, разом обрушились к ее щиколоткам, обнажая девушку целиком. Яков Михайлович, глянув на низ Настиного живота, сдавленным голосом проговорил: «Черный треугольник Малевича», скинул с себя халат и возбужденным павианом бросился на девушку.

Наконец он забрался туда, куда желал, родив женский стон… Далее все происходило как у большинства из рода человеческого, но не без изысков. Обливались шампанским, пускали его ртом друг в друга пенными струйками. Он разошелся и запустил ртом полбокала игристого в черный треугольник Малевича, из которого весь напиток вылился ему на безволосую грудь… Когда он в очередной раз взбирался на пик блаженства, в момент падения в бездну Настя слегка прижгла ему сигарой ягодичную мышцу, отчего падение в бездну Якова Михайловича растянулось до помешательства. Он кричал, как бегемот на солнце, а она смеялась, защищаясь от брызг любви, выставив вперед розовую ладошку…

А потом они отдыхали.

— Ну, ты даешь! — похвалил Яков Михайлович.

— Да и ты не промах! — улыбалась Настя, глядя ему в лицо такими огромными черными глазами, что он отражался в них.

Яков Михайлович выпустил сигарный дым и признался, что зад болит от ожога.

— Пройдет, — пообещала она.

— Так зачем ты здесь? — спросил он.