Астронавты - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 35

Эрик стоял рядом со мною. Мы оба смотрели на то, что происходит внизу, но он первым пришёл в себя: времени у нас было мало, приходилось спешить. Мы снова повернули к вершине Канча. Отсюда ребро хребта поднималось огромной изогнутой дугой. Когда ветер дует всё время в одном направлении, снег на, хребте начинает подвигаться в подветренную сторону, в пустоту, и повисает, едва прикасаясь к обледенелым скатам, образуя выступы, торчащие над пропастью. Снизу видно, что они висят в воздухе, но если смотреть сверху, то всюду белеет ослепительный снег, пряча под собой и самый хребет и эти предательские выступы. Справа до самого конуса вершины шёл обрыв, едва запорошённый полосами снега. Именно на этом хребте торчали сотни снежных выступов. Одни из них выдавали себя приподнятыми концами, другие казались как бы продолжением хребта. Напрасно водили мы глазами вокруг, стараясь запомнить самые опасные места. Повсюду тысячи радуг, солнечных искр, воздушные провалы и бледное, невозмутимо спокойное небо.

Крепко держась за свёрнутую и частью закинутую через руку верёвку, подняв топорик, я двинулся вслед за Эриком, идущим теперь впереди.

Снег был очень глубокий, и когда к нему прикасались, он оживал, вскипал и стекал вниз большими потоками. Конус вершины стоял на фоне неба прямо перед нами, заснеженный с запада, голый с востока, — обрывистая стена, словно сложенная из черепиц. Мы шли друг за другом, не сводя с неё глаз. Эрик свернул в сторону: хребет несколько расширился, образуя более удобную дорожку. Я приостановился. И вдруг белый выступ исчез, словно сдутый ветром. Остановившись на полушаге, даже не вскрикнув, Эрик рухнул в пропасть. Верёвка ослабела.

Я, конечно, не удержал бы его. Не было времени страховаться. Не теряя времени, я оттолкнулся что было сил и прыгнул в пропасть с другой стороны. В ушах зашумело, в глазах завертелись чёрные склоны. Потом что-то с силой дёрнуло меня, и я потерял сознание.

Очнулся я от боли в перетянутой верёвкой груди. Я задыхался. Слабо натянутая верёвка дрожала. Над головой у меня торчал скалистый выступ недалеко, всего в нескольких метрах. Обледенелое ребро хребта было как бы блоком: мы висели по обе его стороны. Я хотел окликнуть Эрика, но горло у меня было сдавлено. Верёвка опоясывала меня всё с той же силой. Я поднял руку: она была облита кровью, кровь обрызгала и топорик. Даже падая, я не выпустил его. И почему-то я не чувствовал никакой боли.

У меня не было сил окликнуть Эрика. Трудно было даже дышать. Мне пришлось передвинуть рюкзак в поисках каких-нибудь выступов, но найти ничего не удалось. Тогда я с трудом вбил крюк, который был у меня, и шаг за шагом, сантиметр за сантиметром, взобрался на ребро хребта. Осторожно выбравшись на него, я распластался ничком.

Верёвка, опоясав выступ, отвесно сбегала в противоположную сторону, где исчез Эрик. Она медленно покачивалась, как огромный маятник. Эрика не было видно. Обрыв здесь был отвесный, я снег белел между глыбами, как натянутые белые струны. У меня мелькнула ужасная мысль, что он разбил себе голову и висит там — тяжёлый труп, раскачивающийся на натянутой верёвке. Я наклонился ещё раз и увидел его. Он висел неподвижно, как мешок.

Я умолк. Вызванная мною картина слишком сильно взволновала меня. Я огляделся, как бы спасаясь от этого видения, и после долгого молчания продолжал:

— Эрик был жив, но без сознания. Падая, он ударился головой о скалу. Когда, провозившись целый час, я вытащил его, волосы у него от замёрзшей крови почернели и затвердели, как уголь. Он едва дышал. Пока я, как умел, перевязывал ему рану, прошло ещё с полчаса. Было половина четвёртого. Я двинулся обратно, оставив рюкзак Эрика и запасную верёвку. Сначала я пробовал тащить его, но это оказалось невозможно; тогда я взвалил его себе на спину. На первом шагу я чуть не упал. Потом сделал второй шаг, третий и пошёл. Через час я был уже над обрывом у хребта, спустил Эрика на верёвке и спустился сам. Дальше начинался уклон, и идти было легче. Эрик стукался головой о мои плечи, спину, но я ничего не мог поделать. Небо уже темнело на востоке, когда мы достигли снежных башен. Пройти через них с Эриком было невозможно, — я знал это, и знал также, что он замёрзнет, если я уйду за кем-нибудь. К тому же проделать этот путь ещё раз было свыше моих сил. Поэтому я спустился на лавинный склон и пошёл напрямик, взяв несколько наискось. У меня был один шанс из ста, может быть, из тысячи, что лавина не начнёт скользить, — но, как оказалось, я выиграл.

Правда, теперь это уже не имело значения. Подняться обратно на хребет я не мог, груз на спине придавливал меня к склону. Я знал только, что должен спускаться, и спускался. Несколько раз падал; один раз начал скользить вместе со своей ношей всё быстрее и быстрее. Мелькнула мысль: «Не стоит! Довольно». И всё же я инстинктивно вбил топорик в снег и счастливо остановился. Потом обвязал спальный мешок верёвкой и начал подниматься. Через каждые несколько метров я останавливался, закручивал верёвку вокруг топорика и подтягивал мешок кверху. Было уже темно, когда мы добрались до хребта. Я влез в мешок и так провёл всю ночь рядом с Эриком. Ночь была необычайно тёплая, предвещавшая приближение муссонов, и это спасло меня. Как только в редеющей тьме обрисовались горы, я поднялся. Взваливая Эрика себе на спину, я не мог отогнать от себя мысль, что он уже мёртв. Чтобы проверить, поднёс к его губам лезвие топорика — оно затуманилось — и тогда уже двинулся в путь. Защитные очки я потерял при падении, так что уже к полудню глаза у меня заболели от блеска. Временами я переставал сознавать, что мои ноги двигаются, что я иду. Иногда меня выводило из забытья дыхание Эрика, греющее мне шею, иногда у меня самого вырывался какой-то хрип или стон, и это меня на мгновение отрезвляло.

Не раз мне казалось, что больше выдержать уже нельзя. Тогда я говорил себе: «Ещё пятнадцать шагов, и брошу». А когда они были пройдены, то говорил: «Ещё десять». И так всё время. Переступая через низкий порог, я споткнулся и упал в снег. Меня охватила приятная дремота, и не хотелось вставать. Но тут я услышал над ухом явственный голос: «Он уже умер». Я приподнялся на руках и украдкой, как вор, начал развязывать верёвку, которой Эрик был привязан ко мне. И тогда, услышав, что сердце его бьётся, я встал и пошёл дальше. Что было потом, не помню. Кажется, я ел снег, помню, что-то жгло мне горло ледяным огнём. Вероятно, я был без сознания.

Товарищи, ожидавшие в одиннадцатом лагере нашего возвращения, сами больные, всё же в полдень вышли нас искать и часа в два увидели на вершине хребта чёрное пятнышко. Они подумали, что возвращается только один из нас, и, лишь подойдя совсем близко, поняли, что ошиблись. Они кричали мне, чтобы я остановился и подождал их, давали мне советы, как спускаться. Я ничего не слышал, не знал, где нахожусь, — я должен был идти, вот и всё. На полпути они меня встретили, взяли Эрика, и, завернув в полотнище палатки, отнесли в лагерь. Меня тоже пришлось нести: как только Эрика сняли с моих плеч, я сразу упал в снег ничком, словно только эта ноша и держала меня до последней минуты. Я никого не узнавал...

Наступило долгое молчание. Я уже ни на кого не смотрел и разговаривал, казалось, с чёрным экраном, с бесконечным пустым пространством, в котором кишели звёзды.