– Где же мы? – спросила Рита.
Панарин не знал, где они, – приборы выдавали такую
галиматью, что он чувствовал себя школьником, робко шагнувшим в рубку стоявшего
на вечном приколе звездолета-музея.
– Подключить аварийные емкости, – приказал
он. – Всю мощность конвертеру. Уходим на плюс.
Сейчас не существовало ошибочных и правильных решений,
разумных и идиотских – в качественно новой ситуации улетучивались к дьяволу
прежние каноны и установления, и прежние критерии…
Панарин бросил руки на пульт. Он сам стал пультом, сам стал
кораблем, импровизировал, как музыкант-виртуоз, и не знал, что2 сейчас идет от
профессиональных знаний и опыта, что2 – от интуиции и инстинкта. Да и не было
времени анализировать. Он знал лишь: следует делать именно так, и никак иначе,
«Лебедь» должен вырваться, вернуться назад…
Связи с ЦУПом и кораблями сопровождения не было – кто мог
сказать сейчас, где ЦУП, где эти корабли? И где сейчас они сами? Запасы энергии
таяли, приборы то становились до умиления послушными, то выплескивали очередную
порцию электронного бреда, с кораблем происходило что-то неописуемое, звонки
дребезжали все разом, предупреждая о каких-то выдуманных ими, а может быть, и
реальных, но неизвестных испытателям опасностях.
И вдруг все кончилось – рывком. Звезды на экране были, как
им и положено, белыми, пространство – черным, звонки умолкли. Кроме одного,
обещавшего давно известную и, в общем-то, безопасную для людей беду.
Гравифлаттер. И это при том, что вот уже двадцать лет, как ДП-корабли получили
от него надежную защиту. Чертовщина…
– Экипажу приготовиться покинуть корабль, – сказал
Панарин.
Энергия полностью исчерпана, флаттер набирал силу, Альтаир
ушел за край экрана – корабль разворачивало, он сделал несколько «бочек», а
потом его стало болтать, как захваченную ветром бумажку. Гасли лампочки, гасли
табло – один за другим выходили из строя агрегатные группы, корабль становился
холодным и мертвым. У них оставалось еще минут десять.
Панарин нажал кнопку – к лицу атакующей змеей метнулся
аварийный микрофон на кольчатом кабеле.
– Я – «Лебедь», – сказал Панарин, не зная, слышат
ли его. – Начался гравифлаттер, покидаем корабль.
– Я – «Матадор», – громыхнул жизнерадостный бас
Перевицкого. – Вас видим, боты готовы, – он хмыкнул и добавил: –
Плюхайтесь за борт, ребята, выловим.
– Инженер, покинуть корабль, – сказал Панарин.
Тугой хлопок. Кресло Риты провалилось вместе с ней, на его
месте осталась овальная дыра.
– Ко-пилот, пошел, – сказал Панарин.
Второй хлопок. Панарин остался один. Он проделал все
необходимые манипуляции, чтобы катапультировать «черный ящик» – единственного
члена экипажа, который запомнил все обо всем и мог внятно доложить, как вели
себя каждый агрегат, каждая схема. И все. На этом его обязанности капитана
гибнущего корабля закончились. Осталось только покинуть корабль – последним,
как и полагается.
Панарин отлепил от пульта собачку, сунул ее в наколенный
карман скафандра, застегнул. Он сидел в рубке беспорядочно кувыркавшегося
корабля, смотрел на экран, на мельтешение звезд. Прошептал: «Что же вы не
пускаете нас к себе, почему?» В том, что он спокойно сидел так, не было ровным
счетом никакого позерства – кораблю оставалось жить еще несколько минут, и
можно было позволить себе не спешить. Это был третий за время его капитанства
корабль, который он терял. Его работа в том и состояла, чтобы порой доводить
корабли до гибели, но разрушение остается разрушением, и с ним, даже
предусмотренным правилами игры, нелегко смириться…
«Наверное, не нужно было давать тебе имя, – сказал он
„Лебедю“. – Ни одному нашему кораблю не следует давать имени –
ограничиться безликими номерами, и точка. Тогда не так больно было бы вас
терять…»
– «Лебедь», я «Матадор», – громыхнуло в его
шлеме. – Что случилось, отвечайте!
– Ничего, – сказал Панарин.
– Прыгай за борт, чумовой!
– Иду, – сказал Панарин и нажал клавишу.
Полсекунды – и кресло провалилось в люк, в конусообразную,
острием вниз, прозрачную капсулу, полсекунды – задвинулась крышка, полсекунды –
конус катапультирован. Панарин взял управление на себя и остановил капсулу в
километре от обреченного корабля. Слева сиял оранжевый апельсин – Дзета
Индейца, вокруг – холодные бусинки звезд, и «Лебедь», серебристый треугольник
прямо под капсулой. Или наоборот, над капсулой, – верха и низа в
Пространстве не существовало.
Поверхность корабля вспучилась в нескольких местах, пошла
уродливыми буграми, что-то похожее на беззвучный взрыв – и «Лебедь»
разбрызгался роем обломков, неспешно поплывших во все стороны. Третий
потерянный корабль. И недоступные звезды. И те четверо, что, разуверившись,
покинули полигон только за этот год, а всего за последних три года – их уже
девятнадцать. И страх, что и тебе может однажды показаться, будто работаешь ты
зря и пора убираться отсюда восвояси…
Левее и ниже с пятисекундным интервалом вспыхивали
ослепительные малиновые огни – это в дополнение к радиосигналам напоминал о
себе «черный ящик».
«А у меня ведь праздник сегодня, – вяло подумал
Панарин. – Черт, в самом деле. Вот и салют как нельзя более кстати –
если можно считать салютом эти малиновые вспышки…»
Потом он увидел зеленые бортовые огни – к нему шел
спасательный бот.
Глава 2
Испытатели у себя дома
Они спустились по широкому пандусу и подошли к человеку,
ожидавшему их в круге света, золотой монетой лежащем на густо-черной тени
«Матадора». Кедрин стоял, сунув руки в карманы тяжелой мешковатой куртки, не по
погоде теплой, большой бородатый человек чрезвычайно импонировавшего
корреспондентам Глобовидения облика – он словно олицетворял собой грандиозность
возглавляемого им Дела, мощь Проекта «Икар». Правда, в последние три года
корреспонденты появлялись на Эвридике очень уж редко…
– Докладывайте, – сказал Кедрин.
– Проникнуть в гиперпространсто не удалось. Корабль
погиб, адмирал.
– Можете считать себя свободными.
Вот и весь разговор – дань заведенным еще до появления
первых воздушных шаров традициям и званиям. Рита отошла к синему фургону с
освещенными окнами – там ее ждали энергетики. Станчев оглянулся на Панарина,
понял, что Панарин задержится, кивнул на прощанье и пошел прочь. Кедрин стоял в
той же позе, точнехонько в центре светового круга, рассеченного с одной стороны
широкой тенью адмирала.
– Вы похожи на солнечные часы, – сказал Панарин
хмуро.
– Часы? – Кедрин не сразу понял, оглядел себя,
круг света. – Ах да, часы… Поздравляю тебя с сотым испытательным полетом.
И с присвоением звания командора.
О первом, то есть о сотом полете, Панарин знал и сам. Но
второе было для него полной неожиданностью.