— Люблю тебя.
Я понимал, что девчонки уезжают из-за меня. Каждый уик-энд они ночевали у нас и, если бы не мои выходки, остались бы и сегодня.
Эбби, ни слова не сказав, прошла мимо меня к машине Америки. Я догнал Голубку и попытался разрядить обстановку вымученной улыбкой:
— Ну ладно тебе, не уезжай такая сердитая.
— Я не просто сердитая. Я в ярости.
— Трэв, ей нужно время, чтобы остыть, — предупредила Америка, открывая свою «хонду».
Когда Эбби села и дверца машины защелкнулась, я в панике ухватился за ручку:
— Не уезжай, Голубка! Меня опять занесло. Мне так жаль!
Эбби подняла ладонь, на которой до сих пор была видна засохшая кровь:
— Позвони, когда повзрослеешь.
Я прижался к дверце:
— Ты не можешь уехать!
Она не ответила, только повела бровью. Обогнув соседнюю машину, к нам подбежал Шепли:
— Трэвис, ты пьяный и сейчас сделаешь только хуже. Пускай едет домой, остынет. А завтра протрезвеешь, и вы поговорите.
— Она не может уехать! — твердил я, с отчаянием уставившись на Эбби.
— Это не сработает, Трэв! — сказала она и потянула на себя дверцу. — Отойди!
— Что не сработает? — спросил я, хватая ее за руку.
Мне некогда было обдумывать свои жесты: вдруг Голубка сейчас скажет что-то, что положит всему конец.
— Твое грустное лицо. Я на него не поведусь, — сказала она, высвобождаясь.
На мгновение мне стало чуточку легче: она не собирается все обрывать. По крайней мере сейчас.
— Эбби, — вклинился Шепли, — это то, о чем я и говорил. Может, тебе лучше…
— Не лезь, Шеп, — отрезала Америка, заводя машину.
— Я облажался, Голубка, и, наверное, облажаюсь еще не раз, но все равно прости меня!
— К утру на моей заднице будет здоровенный синяк. Ты врезал тому парню, потому что я тебя разозлила. Какие выводы я должна из этого сделать? По-моему, это сигнал опасности!
— Я еще ни разу в жизни не ударил девушку! — сказал я, удивленный тем, что ей пришло в голову, будто я могу поднять руку на нее или вообще на женщину.
— Не хочу быть первой! — огрызнулась Эбби, снова потянув на себя дверцу. — Черт, да отвали же наконец!
Я кивнул и попятился. Ужасно не хотелось, чтобы она уезжала, но все-таки это было лучше, чем если бы она совсем рассвирепела и сказала, что не желает меня больше видеть.
Выезжая с парковки, Америка немного сдала назад. Я продолжал смотреть на Эбби через окно.
— Ты ведь позвонишь мне завтра? — прокричал я, дотрагиваясь до лобового стекла.
— Поехали, Мерик, — сказала Голубка, неподвижно глядя перед собой.
Проводив взглядом удаляющуюся «хонду», я пошел домой.
— Трэвис, — предупредил меня Шепли, — только не надо опять устраивать здесь погром. Я не шучу, старик.
Я кивнул и с сокрушенным видом поплелся к себе в комнату. Казалось, все только-только стало налаживаться, и тут мой долбаный темперамент опять все испортил. Надо срочно взять его под контроль, если я не хочу потерять лучшее, что встретилось мне в жизни.
Чтобы скоротать время, я приготовил свиные отбивные с картофельным пюре, но только размазал все это по тарелке. Есть совершенно не хотелось. Еще на час меня отвлекла стирка, а потом я решил искупать Тотошку. Мы с ним довольно долго играли, но в конце концов даже он устал и свернулся калачиком на кровати. Мне не хотелось пялиться в потолок и вспоминать свои идиотские выходки, поэтому я решил повытаскивать всю посуду из буфета и перемыть ее вручную.
Это была самая длинная ночь в моей жизни.
Как только облака стали окрашиваться в розоватый цвет, сообщая о появлении солнца, я схватил ключи от мотоцикла и отправился на прогулку, конечным пунктом которой было главное крыльцо «Морган-холла».
Хармони Хэндлер как раз вышла на пробежку. Задержав ладонь на ручке двери, она посмотрела на меня:
— Привет, Трэвис. — Хармони улыбнулась своей фирменной легкой улыбкой, которая быстро улетучилась. — Ой! Ты болеешь или случилось что-то? Может, тебя куда-нибудь подвезти?
Похоже, вид у меня был не слишком цветущий. Хармони всегда казалась мне приятной девушкой, хотя знал я ее не очень хорошо. Она была сестрой одного парня из «Сигмы Тау», а маленькие родственницы наших «братьев» для нас запретный плод.
— Привет, Хармони! — сказал я, попытавшись улыбнуться. — Хотел удивить Эбби завтраком. Ты не можешь меня впустить?
— Не знаю, — замялась она, глядя назад через стеклянную дверь. — Нэнси будет не в восторге…
Нэнси была комендантшей общежития. Я ее никогда не видел, зато много о ней слышал. Подумалось, что, если я пройду, она вообще вряд ли меня заметит. Поговаривали, она пила больше, чем все обитатели общаги, вместе взятые, и редко высовывалась из своей комнаты.
— Все в порядке. Просто не выспался. Да ладно тебе, ты же знаешь: Нэнси наплевать.
— Ладно, но если что — это не я тебя впустила.
Я прижал руку к сердцу:
— Буду нем как могила.
Поднявшись по ступенькам и найдя комнату Эбби, я тихонько постучал. Замок щелкнул, дверь медленно открылась. Я увидел Голубку с Америкой и соседку Кару, точнее, ее руку. Кара, отпустив щеколду, быстро нырнула обратно под одеяло.
— Можно войти?
Эбби тут же села:
— Ты в своем уме?
Я подошел и рухнул перед ней на колени.
— Мне так жаль, Эбби, прости меня! — пробормотал я, обнимая ее и утыкаясь лбом ей в ноги.
Голубка обхватила мою голову обеими руками.
— Э-э-э… я пойду, — промямлила Америка запинаясь.
Кара затопала по комнате, собирая свои умывальные принадлежности.
— Когда ты здесь, Эбби, я все время такая чистая! — пробурчала она и захлопнула за собой дверь.
Я поднял глаза:
— Знаю, из-за тебя я всякий раз превращаюсь в психа, но, видит бог, Голубка, я пытаюсь с этим бороться. Мне так не хочется все испортить!
— Тогда не порть, — просто ответила она.
— Понимаешь, мне очень тяжело. Каждую секунду я боюсь, что ты откроешь глаза, увидишь, какое я дерьмо, и бросишь меня. Вчера, когда ты танцевала, я заметил, как на тебя пялится человек пятнадцать. Ты идешь в бар, и я вижу, что ты благодаришь того парня за пиво. А потом этот козел на танцполе начинает тебя лапать…
— Я же не принимаюсь размахивать кулаками, как только с тобой заговорит другая женщина. И я не могу сидеть все время взаперти в твой квартире. Поэтому будь любезен, научись обуздывать свой нрав.