Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.
— Вы не ушиблись?
Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.
Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.
— Как вы себя чувствуете?
Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.
— Плохо, — проговорила она. — Я чувствую себя плохо.
Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?
— Лиза рассказала что-нибудь? — спросил Рама.
— Кое-что.
— Если я могу…
— Помочь?
И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.
Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.
Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.
— Дом необходимо продать. Как можно скорее.
Тайс Бирк-Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.
— Разумеется, — кивнула женщина.
— Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.
— Понятно.
Он пнул ногой доски:
— Материалы в подарок.
На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.
— Это прекрасный дом, — сказала женщина. — Почему не подождать хотя бы пару месяцев?
— Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?
Она помялась:
— Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?
Она вытащила пачку документов. Бирк-Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.
— Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.
Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.
— Но это ведь должна покрыть страховка.
Она не смотрела на него, качая головой.
— Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.
Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах.
Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.
— Но…
Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.
— Вот здесь написано про сухую гниль — на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. — Смущенный вздох сочувствия. — Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…
Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.
— Продавайте, к чертовой матери. — Тайс Бирк-Ларсен махнул рукой.
Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках — он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.
— Троэльс, — сказал он, — не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.
Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:
— Другие встречи будут такие же веселые?
— Такие же необходимые.
Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:
— Это наши завтрашние избиратели.
— Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.
— Они приготовили для нас пирог.
Вебер нахмурился:
— Пирог?
Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.
— Попробуй кусочек, Мортен.
— Извини. Не могу.
— Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!
Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.
— Что нам известно о том репортере? — спросил он.
— Ты говоришь об Эрике Салине?
— Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?
— Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.
— Но машина? Откуда он узнал, что она наша?
Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.
— Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? — спросил он.
— А ты нет?
— Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.
Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.
— Я на сто процентов уверен в нашей команде, — заявил Вебер с помпой. — В каждом из сотрудников. А ты?
Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:
— Нам пора ехать.
Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.
— Где она?
— Обещала перезвонить через минуту.
Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.
— Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.
— Наша реакция такова: пусть подавится.
Скоугор вздохнула:
— Это политика.
— Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.
— Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…
Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.
— Троэльс, ты должен успокоиться.
Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.