Один только Савелий Игнатьевич не радовался. Не то чтобы мертвый Ванзаров нравился ему куда больше живого. Хотя не без этого, конечно. Хитрость заключалась в том, что пристав «забыл» снять с довольствия штатную единицу. Для всех мертвый Ванзаров по бумагам чудесно получал жалованье. Как выкрутиться из этой ситуации, подполковник не знал. Не совать же негоднику жалованье за три месяца отлучки? Вот ведь беда. А как хорошо было: целых сто рублей ежемесячно из воздуха капало. То есть с мертвой души. Теперь вот разбирайся. Пристав, именуемый коллегами Желудем, решил пока на глаза не показываться. Может, как-то уляжется.
Ванзаров вошел в участок как в отчий дом. И хоть не всегда ему тут сладко приходилось, но хорошо знакомый запах и знакомые лица навели на лирическое настроение. Просто и без лишних слов он поздоровался с чиновниками, которые слегка вздрагивали от его прикосновений, поблагодарил за чистый стол и сел за работу. Как ни в чем не бывало.
В империи так повелось, что чиновников держали на учете не хуже крепостных. Каждый шаг их карьеры, чины, награды, отличия, переводы и даже семейный статус государство отмечало и заносило в особые справочники по министерствам. Словно боялось, что подчиненные люди могут разбежаться. Хотя куда служивому из России деться, страна-то маловата будет, негде спрятаться. Да и где еще в обитаемом мире найти чиновнику такую благодать и укромные места. Ну, да ладно…
Родион обложился стопками министерских ежегодников. Он изучал последние десять лет. Но никаких связей между коллежским советником Основиным, полковником Милягиным и чиновником Пигварским найти не удалось. Каждый из них шел по лестнице чинов и назначений самостоятельно и независимо. Что тоже результат.
Изучение затянулось. Около семи, когда коллеги попрощались, а пристав проскользнул тенью, Родион остался один. Если не считать дежурного городового, отдыхавшего с чаем на лавке.
Ровно в семь дверь распахнулась. Лебедев протолкнул Колю, слегка упиравшегося.
— Привел вам красавца, — сказал он, легким тычком отправляя юного сыщика на стул. — Идти не желал. Характер показывает.
— Да кому я нужен, — с горечью сказал Коля. — И так уже раньше меня успели.
Родион посмотрел на обиженную личность внимательно:
— Очевидно, князь Юнусов последний вечер у «Неметти» проводил?
— Ну вот, все знаете, пойду я…
— Николя, вы раздобыли ценные сведения, но сделали неправильные выводы. Вы заметили наверняка, как мы с Аполлоном Григорьевичем вышли из театра? Но это не значит, что я знал про Юнусова. Это вы про него узнали. Не спешите судить об очевидном, не торопитесь с выводами.
— Правда не знали? — недоверчиво спросил Гривцов.
— Чистая и кристальная. Молодец, быстро разобрался. Садитесь, вы нам нужны.
Слова эти легли на страдающую Колину душу как фунт шоколада. Нет, как два фунта шоколада! Не меньше…
— Ваши предположения подтвердились? — спросил Родион.
Лебедев открыл новую жестянку с леденцами, закрыл и спрятал в карман:
— С Кербель — без сомнений.
— А Юнусова отравили чем-то другим.
— Уж не знаю, какими силами прозрели… — Аполлон Григорьевич тяжко вздохнул, — …но хлороформа в нем совсем мало, небольшие следы. А цианида калия — сколько угодно. От души всыпали, не пожалели.
— Следовало ожидать.
— Вот как? Может, и записку с угрозами объясните?
— Какую записку? — спросил Родион.
— Вчера в департамент подкинули. Угрожают. Если не брошу это дело, будет мне совсем яман.
[5]
— Угрожают вам?
Лебедев даже обиделся:
— А что, мне и угрожать нельзя? Если не вылезаю из лаборатории, то уже не человек?
— Но это же совершенно бессмысленно… Извините. Покажите записку.
— У меня ее нет… И не надо так смотреть! Я как получил, в сердцах швырнул под стол. Сегодня все обыскал — нету. Мыши утащили.
Это было невероятно! Лебедев, который хранил всякую ерунду от давно прошедших дел, жадина и скопидом, потерял важнейшую улику, касавшуюся его лично. Поверить в это было невозможно. Но мрачная физиономия криминалиста надежды не оставляла.
Коля боялся шелохнуться.
— Пусть только попробуют еще раз, руки повыдергиваю!
— Пришлют другую, не выбрасывайте, — попросил Родион. — Оставьте мне.
Аполлон Григорьевич пригрозил незримым врагам жуткими карами и добавил:
— Кругом одни негодяи. И этот гладкий Иван Васильевич врал как сивый мерин.
— Конечно, врал.
— Вы же с ним не знакомы?
— Когда мужчина так высокопарно говорит о своей любви, «куске» сердца и прочее, скорее всего, он жутко устал. Именно от этой любви. И то сказать: напряженный ритм, три свидания в неделю. Не молодой уже человек. Врал и выкручивался на ходу.
— Ну, вам виднее. Я не про то… Это я рассказал ему про Саблину… — признался Лебедев.
— С какой стати?
— Не так чтобы сказал впрямую, обмолвился про трагический случай. Он выводы сделал. Прямо вскочил с кресла.
— В ресторане общались?
— В салоне мужских причесок Монфлери. Зашел освежиться, и вот…
— Кто еще это слышал?
— Да все слышали, кто был…
— Но взволновался только Основин, — сказал Родион. — Инспектор с тонкой душевной организацией… Это мило… Фотографии принесли?
На стол легли три фото мертвых граций.
Ванзаров сдвинул их, рассмотрел и сказал:
— Надо нам поторопиться. Николя, завтра выясните все про актрису Ольгу Кербель. Она проживала в «Эрмитаже». Последние дни перед убийством замечала за собой слежку. Надо разобраться, кто мог за ней следить.
— Постараюсь, — сказал Коля, оглушенный новым заданием. Это, получается, искать того, не знаю кого? Это с какого же бока браться… Вот уж новость…
— Аполлон Григорьевич, вас прошу разобраться со своими друзьями.
— Что значит: разобраться? Кровь у них взять или попытать легонько до смерти?
— Выяснить, не появилась ли у кого-то из их подруг мания преследования.
— А с Юнусовым что делать?
— Там все просто, не будем тратить на это силы… — Родион встал. — Простите, у меня глаза слипаются, пойду в гостиницу.
И Ванзаров ушел как ни в чем не бывало.
Коля в некотором сомнении глянул на Лебедева — дескать, одному ему показалось или…
— Я, конечно, понимаю, он оттуда вернулся, устал, но… — сказал Коля, тщательно подбирая интонацию, — …так и будем бегать на посылках, как думаете?