– У меня наряд… вот, посмотрите… – Я демонстративно начал рыться в карманах. – Квартиру под вами квартиру может затопить. Где-то горячую воду прорвало.
– У меня все нормально, – настаивала Галюня, по-прежнему не открывая дверь.
Молодец, подружка, осторожничает. Все верно – времена сейчас смутные.
– Тогда я пошел. Пусть льет, хрен с ним. Скажу, что не пустили в квартиру. Будете сами разбираться со своими соседями.
– Эй, куда? Стой! – Звякнула цепочка и дверь отворилась. – Заходите. Только обувь нужно снять. А то знаю я вас…
Галюня была в пестром халате и пушистых домашних тапочках, передками которых были игрушечные кошачьи мордочки. Она по-прежнему меня не узнавала.
– Обувь можно… – Я снял туфли.
– А где ваши инструменты? – с подозрением спросила Галюня.
Молодец, подружка, наблюдательная. Только зажигание у тебя, увы, позднее. Все, девушка, не уберечь тебе свою невинность. Слесарь-прохиндей страшнее маньяка.
– А сто грамм для сугреву души и поднятия жизненного тонуса у вас не найдется? – продолжал я ломать комедию, напрочь проигнорировав ее вопрос. – Работаю вторую смену, совсем умаялся…
Прихожая у Галюни была большая, а плафон – наверное, ради экономии – еле-еле теплился, поэтому я пока был не узнанным. Что касается голоса, то я разговаривал словно кастрат – тонким, дребезжащим дискантом.
– Нет, вы только посмотрите на этого работягу… – Галюня, выставив свой немалый бюст вперед, начала выдавливать меня за дверь. – Иди ты, знаешь куда!? Сто грамм ему нужно. А двести не хочешь? Ну, нахал…
У меня такие номера не проходят. Я сейчас сама зайду к соседям и посмотрю, что там у них за беда.
– Хорошо, как скажете…
Этого я и добивался. Мне нужно было выманить Галюню на лестницу, потому что в квартире могли быть установлены микрофоны.
– Привет, подруга, – сказал я своим натуральным голосом, когда мы спустились этажом ниже. – Не пугайся, это я, Стив.
– Ик!.. Ик!.. – Галюня вытаращилась на меня как на привидение; она не могла сказать и слова, только икала.
Я похлопал ладонью по спине Галюни и улыбнулся. Наверное, улыбка показалась ей знакомой, потому что Галюню наконец прорвало:
– Шоб мне лопнуть, очам своим не верю…
– Говори тише, – поторопился я предупредить Галюню. – Нам нужно побеседовать наедине, чтобы не было длинных ушей.
– Усы…
Галюня все еще смотрела на меня, как завороженная; она протянула руку и коснулась рыжеватой щетины, приклеенной под носом.
– И усы, и парик – все бутафорское, – сказал я нетерпеливо. – Очнись, Галюня.
– Побеседовать… А почему не в моей квартире?
– Потому что там могут быть "клопы".
– Чур тебя! У меня такой гадости никогда не было.
– Я имею ввиду миниатюрные микрофоны для подслушивания разговоров.
– А кто их мог поставить?
– Кто угодно. И хлопцы с "конторы", и менты, и братки…
– Но зачем?
– Не везет тебе, Галюня, на мужиков, хоть тресни. Даже если это старые друзья. Весь переполох из-за меня, подружка.
– Это я уже давно поняла… – Галюня сосредоточенно размышляла, нахмурив густые брови. – Может, ты и прав… Пойдем со мной, есть вариант.
Мы поднялись на шестой этаж и зашли в квартиру, хозяйка которой оказалась подругой Галюни. Она тоже жила одна, но гораздо беднее, нежели моя одноклассница.
– Ядвига, побудь у меня часок-другой, – сказала Галюня. – Ходи по комнатам, песни пой, танцуй, включай телевизор и музыку… – в общем, изображай присутствие хозяйки. Если кто-то позвонит и спросит меня, скажи, что я в ванной, подойти не могу и спроси, что передать. Там у меня есть выпивка и закуска, так что развлекайся. Я потом к тебе присоединюсь.
Что сказать Ядвиге, мы согласовали, пока шли по лестнице.
Подруга Галюни совершенно не удивилась столь странной просьбе; мало того – она не задала ни одного вопроса. У меня даже создалось такое впечатление, что моя одноклассница подобные трюки устраивала и раньше.
Ядвига кокетливо сделала мне ручкой, дверь за ней закрылась, и я остался наедине с Галюней. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга – я испытующе, а моя подруга с удивлением и даже восхищением, что было совсем не к месту.
А затем Галюня подошла к книжным полкам, нашла там какую-то книгу и обозвала меня нехорошим словом, но почему-то радостным голосом:
– Гад ты… Стив Лукин.
Посмотрев на обложку, я покаянно опустил голову. Это было единственное издание одного из моих ранних романов с фотографией, полученной пиратским способом.
Как обычно, я отказался от засветки моей личности на обложке, но у того издательства был свой принцип, они подослали ко мне папарацци, который ухитрился снять меня в каком-то кабаке.
Рожа у меня тогда была – не соскучишься. Вылитый бандит, притом на хорошем подпитии.
Я пытался качать права, но как вернуть тираж, который уже в продаже? В общем, плюнул я на это издательство и ушел в другое.
А книжечка – вот она. Неопровержимая улика.
– Я бы рассказал, Галюня… но позже, – сказал я, обнимая ее за плечи. – Извини, никак не привыкну к славе.
Последняя фраза была шуткой. Но Галюня восприняла ее всерьез. Все-таки приятно иногда чувствовать себя приближенным к сонму незаурядных творческих личностей. Чертовски приятно.
– Сти-ив! – простонала в экстазе Галюня. – Ты один из моих любимых авторов. Нет – самый любимый!
У меня есть почти полная подборка твоих романов. Подпишешь?
– Всенепременно. Для тебя – что угодно.
– А Ядвиге?..
– И Ядвиге подпишу. И всем городским ментам и гэбистам, лишь бы отпустили меня на все четыре стороны живым и здоровым. Хочу на волю, в пампасы!
– Но ведь тебя ни в чем не обвиняют! Можешь спокойно заниматься своими делами.
– А ты откуда знаешь?
– В гостиницу снова приходил мужик из "конторы". Он и рассказал мне, что ты известный писатель и не имеешь никакого отношения к криминалу. Знаешь, я такое испытала облегчение… Когда он ушел, я даже всплакнула от радости. Они все выяснили и хотят с тобой всего лишь побеседовать.
– То есть, человек из "конторы" просил, чтобы ты привела меня к ним как козла на веревочке.
– Ну, не совсем так…
– Не будем уточнять формулировки. Смысл от этого не изменится.
– Ладно, допустим. И что ты на это ответишь?
– Галюня, любая власть имеет привычку мягко стелить, да вот только спать почему-то приходится на этой постели жестковато. Не верю я им. И вообще никому не верю.