– Он что, запел?
– А как ты думаешь?
– Что тут думать? Все эти микронаполеончики на поверку всегда жидковаты.
– Верно. Вывалил с три короба – почти все, что знал. Правда, в тот момент он был тяжело ранен… – И ему позволили вертеть мельницу
[3]
?
Я был искренне удивлен – уж кому-кому, а мне ли не знать, с какой оперативностью и четкостью работает в подобных случаях отдел планирования спецопераций, в составе которого есть глубоко законспирированная группа "чистильщиков".
– Поздно спохватились. А потом, как говорится, поезд ушел – наши конкуренты из службы безопасности вцепились в него мертвой хваткой.
– Обычное дело… Компру на нашу контору ковыряли?
– Пытались. К счастью, он так до конца и не раскрылся, о нас умолчал. Но в ФСБ тоже не ослы сидят, сразу учуяли, откуда ветер дует. Поэтому мы решили оставить его в живых, чтобы не завязнуть еще больше и не дать повод службе безопасности копать глубже.
– Так этот Толоконник до сих пор в СИЗО?
– Нет. Пришлось пожертвовать нашим агентом, внедренным в службу охраны тюрьмы, чтобы его оттуда вытащить. Они бежали вдвоем. Иного выхода не было. К сожалению. Побег выглядит гораздо естественнее, нежели устранение.
– И наверное, на этого вашего Малыша кое-кто еще имел виды… – Я ехидно ухмыльнулся.
– Да… – после небольшой паузы неохотно подтвердил мое предположение Кончак. – Идиоты…
– Еще какие, – согласился я с ним. – Он теперь засвечен со всех сторон, и его ценность для нас равна нулю с минусом.
– Все обстоит хуже, чем ты думаешь. – Злобная гримаса на миг перекосила строгие правильные черты лица Кончака. – Толоконник ушел за границу и оттуда начал диктовать нам свои условия. То, что для нашей работы он уже не пригоден, ему известно. Да он, похоже, и не претендует на вакантную должность ликвидатора. Но вся беда в том, что ему не заплатили за последнюю ликвидацию, а там сумма весьма приличная. Вот он и требует свое.
– И имеет на это полное право.
– Имеет. Но наши толстозадые с большими погонами считают иначе.
– Решили сэкономить на отработанном материале?
– Увы. Забыли, что скупой платит дважды.
– Я так понимаю, у Малыша есть возможность сильно надавить…
– К сожалению. У него в руках документы неимоверной взрывной силы. И терять ему уже нечего – за ним, кроме нас, охотятся и криминальные структуры, и спецслужбы других стран.
– И ему дали спокойно слинять за бугор?!
– Тогда о документах никто не знал.
– Как они к нему попали? И что это за документы?
– Во-первых, собственноручно написанный отчет о всех его похождениях в качестве ликвидатора, а вовторых, видеоматериалы, где фигурируют наши агенты-связники во время постановки заданий… и коекто еще…
– Да-а, башка у парня варит…
– Еще как. Никто не ожидал от него такой прыти. Когда он передал нам копии этих документов, койкого едва кондрашка не хватил.
– Достать его пробовали?
– Подняли на ноги всю заграничную агентуру. Вычислили местонахождение, послали спецгруппу, но опоздали.
– Ушел?
– Еще как ушел. На тот свет.
– Так тогда и дело с концом.
– Если бы… Он сымитировал свою смерть, подставив другого человека.
– А как с опознанием?
– На уровне. У всех остальных, кроме нас, сомнений в его кончине не было. К сожалению, все это случилось в Греции, а там наша резидентура представлена слабо. Потому на первых порах мы и свернули поиски, тоже поверили в официальное заключение.
– А документы искали?
– Ищи иголку в стоге сена… Решили, что он не такой дурак, чтобы держать их при себе. А в тайнике они могут пролежать сотню лет. Что и требовалось доказать.
– Я так понимаю, он дал о себе знать…
– Да. И потребовал такую сумму, что наше начальство до сих пор в трансе.
– Колобок… – Я поневоле восхитился этим парнем.
– Не понял…
– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Что здесь непонятного? Он обрубил все хвосты. И проделал это блистательно. Ну а нашей конторе, ясное дело, не стоит кричать на всех углах о том, что он жив-здоров, – по вполне известным мотивам.
– Ты прав.
– Где он теперь?
– Знай мы это, ты еще успел бы надавать по мордам целой роте и перетрахать пол-города, прежде чем уйти на новое задание, – с мрачной язвительностью ответил Кончак.
Черт бы побрал мою профессию! Даже на отдыхе нет покоя от всевидящего и недремлющего ока службы внутренней безопасности!
Интересно, не умудрились ли они заснять на видео мои вчерашние ночные услады? Думаю, что там есть на что посмотреть…
Этот вопрос так и вертелся на кончике языка, и при других обстоятельствах я бы не преминул задать его Кончаку, но сегодня не рискнул – кому охота связываться с тигром-людоедом, да еще когда он не в настроении и голоден?
– Но если толпа наших спецов не смогла его вычислить, то как я могу провернуть это дело в одиночку? – изобразив смущение, тихо спросил я.
– Есть только один человек, которому известно, где он скрывается…
– И я должен найти к нему подход. – Я не удержался от тяжелого вздоха; Волкодав, похоже, ты скоро превратишься в затычку для каждой дырки…
– Именно.
– Что для этого нужно?
– Попасть в колонию усиленного режима.
– Чего?!
– Не ори, – строго осадил меня полковник. – Ты не на митинге.
– Значит, я должен сесть в тюрягу… Моб твою ять! Виктор Егорович, за что?! Прошу вас, куда угодно, только не на нары! – Надо, – отрезал он, но глаза все-таки отвел.
Жалеет? Как же, от него дождешься…
– Ну, если надо… – жалобно проблеял я и с жадностью допил остатки фирменного пойла – когда еще придется?
А что было делать? Служба…
Я всегда знал, что моя жизнь – сплошное дерьмо; но не до такой же степени!
Ага, уже подъем… Барачные шестерки уважительно тормошат бугра.
Коцы
[4]
на копыта
[5]
, бушлат на плечи – и вперед, в светлое будущее.
Эх, Волкодав…
Киллер
Старик пытался учить меня языку, на котором разговаривала деревня.