Ровно в полночь Титус забарабанил в ворота крепкой городновской избы. Через минуту скрипнула дверь, на крыльце появилась тень в исподнем и раздался встревоженный голос:
– Кто тут?
– Это я, Мишка, – ответил Титус хриплым замогильным голосом. – Верни мине пачпорт. Без него там не прописывают. Поклади вечером на могилу. Ежели не покладешь, буду ходить кажнюю ночь.
Развернулся и ушел.
Через пятьдесят шагов он поравнялся с поджидающим его статским советником, и они двинулись в обратный путь.
– Как я выступил? – вполголоса поинтересовался Титус.
– Прямо Щепкин, – одобрил Благово. – У меня у самого мурашки пошли.
Неожиданно с ними поравнялась чья-то темная фигура. Пахнуло страшной вонью, затхлостью и тленом.
– Сегодня не ваш день, а наш, – сказала фигура таким же точно голосом, каким Яан только что говорил с убийцей. – Брысь в избу!
И повернула к сыщикам лицо. Серая кожа, плотно обтягивающая череп… А может, это сам череп? И две черные дыры вместо глаз.
Не помня себя сыщики чесанули вдоль деревенской улицы к усадьбе. Остановились уже у самых ворот.
– Что это было, Павел Афанасьевич? – спросил Титус, запыхавшись.
– Не знаю, – ответил статский советник, часто крестясь. – Пошли быстрее в дом, там иконы, они оберегут. Вот и не верь после этого народным суевериям!
До утра все трое так и не уснули. Когда рассвело, Городнов выехал из ворот на телеге, покинул Чиргуши и двинулся в сторону Монастырского леса. Благово наблюдал за ним с сеновала в подзорную трубу, пока тот не скрылся из глаз. Следом за убийцей, незаметный в утреннем тумане, следовал Лыков.
Через полтора часа Исай вернулся в село. Он привез несколько сосновых стволов, видимо, для отвода глаз. А еще через час в усадьбу неслышно прокрался Алексей и неожиданно появился перед своими товарищами.
– Ну как? – нетерпеливо спросил Благово.
Лыков молча выложил перед ним узелок, запачканный землей. Развернул его, и Павел Афанасьевич увидел серебряную солонку.
– Во! Та, что у свояка утащили.
Далее появились четыре серебряные же вилки, три ложки и, наконец, свернутый вчетверо лист бумаги. Благово нетерпеливо поднес его к окну, разложил. Желтая четвертушка с выцветшими чернилами. Видимо, Колотило-Ванников использовал для обманов старую бумагу и имел ее запасы. А чернила разводил, чтобы они казались древними…
– Смотрите: вот остров, вот мельница, а тут крестиком помечено. Да, топорная работа… За версту видно, что подделка, однако Городнов купился. Ну что, мы молодцы! Ванников не откажется подтвердить, что изготовил эту липу по просьбе Телухина. Исайке конец. Но для упрощения следствия надобно взять его на могилке сегодня вечером, с Мишкиным паспортом.
– Возьмем, – уверенно заявил Лыков. – А после суда и свояку вашему, Дедюлину, легче станет с сельчанами уживаться. Он их на такой афере поймал! Теперь надолго притихнут.
В девять часов вечера Исай Городнов появился на сельском кладбище и стал подправлять отцовскую могилу. Потом, воровато озираясь, прокрался к свежему холму, под которым схоронили Мишку Телухина. Еще раз осмотрелся – никого вокруг, тихо и покойно… Сунул руку за пазуху, и тут вдруг кто-то сзади крепко схватил его за плечи.
– Попался, душегуб!
Через пять минут, связанного, убийцу вели по селу под конвоем. Поравнявшись с домом деда Паисия, Благово остановил кортеж.
– Ждите пока здесь.
Зашел в избу и сказал старику, прильнувшему уже к окну:
– А ведь ты, Паисий, знал все с самого начала.
Дед молча отвернулся в сторону.
– Городнов сельчанина убил. Не нашу барскую кровь пролил, а вашу, крестьянскую. И ты бы это ему спустил?
– Мы, твое благородие, промеж себя сами разберемся. Без вас, господ. Я же баял: вы никогда ничего не знали. И не положено вам знать, как мир живет. Исайка хотел помещика обмишурить… Это дело хорошее, я ему в том и не мешал. А за кровь христианскую он бы перед обществом ответил.
– Как?
– Это тебя не касается. Уезжай отсюда подобру-поздорову, а то ведь вдругорядь не промажут!
– Так и это ты затеял?! Ну, старый хрен, наглости тебе не занимать. Помер бы уж, что ли! Слава богу, пожил на свете, посрамил добрых людей… Ладно, я действительно уезжаю. Последний к тебе вопрос: сыщик я или нет?
Дед Паисий внимательно поглядел на Благово, потом ответил:
– Сыщик. Должон признать. За один день управился; молодец. Яковлев заарестовал бы пяток невиновных, а виноватого за деньги отпустил. Этот дурень, Кузуб, рыжего бы в каторгу услал. А ты умный, и это нам плохо. Много чего в деревне творится, что вам, барам, знать не должно. Так что прощай и боле здесь не появляйся! А то будет, как с твоей теткой в Могилевской губернии…
Старик знал и эту историю! В далеком 1847 году двое дворовых людей помещика Лесневского вдруг решили его убить, но тот успел скрыться. Тогда мужики, прикончив для начала управляющего, взяли топоры и отправились по соседним имениям. Пройдя в течение нескольких часов восемнадцать верст, они нападали на всех встречных дворян. Средь бела дня, ни с того ни с сего… В итоге шесть человек было убито, восемь тяжело ранено. В числе зарубленных насмерть оказалась и тетка Благово, вышедшая за год до этого замуж за могилевского помещика. Она просто решила в этот день съездить в гости к соседям. Многочисленные крестьяне, видевшие зверские убийства своих господ, и не подумали вступиться за них. Конец кровавой бойне прервала только высланная исправником полицейская команда. Кто подбил на злодейство недалеких мужиков, осталось неизвестным; поди, и там были свои Паисии…
Благово нахмурился, хотел что-то ответить зарвавшемуся вконец старику, но осекся. Тот смотрел на него с такой ненавистью! По беспокойной своей службе Павел Афанасьевич встречал много людей, желавших ему зла. Но это были преступники, пойманные им и посаженные за решетку – их еще как-то можно было понять. А тут обычный мужик, крестьянин, бывший его крепостной. Так же средь бела дня и без повода. И ведь убьет – не сам, стар уже, так чужими руками, и будет уверен, что сделал правильное дело. Какая же пропасть лежит между им и мной, подумал статский советник. И что станет с русской деревней, а значит и с Россией, через тридцать-сорок лет?
Благово развернулся и молча вышел из избы на улицу. Старик сказал ему в спину:
– А зря ты землю-то нам не уступил. Подвел своего покупателя, ох, подвел… Не случилось бы греха.
Когда Благово доставил убийцу к барской усадьбе, ему встретился там самодовольный, разящий одеколоном ротмистр Кузуб. Он явно дожидался губернского сыщика, дабы огорошить его важной новостью.
– Вы там давеча сомнения высказывали, – гордо заявил становой. – Так вот, спешу сообщить: мельник во всем признался! Заметьте: всего сутки понадобились мне, чтобы изобличить преступника. Вот так! А вы учить, понимаешь, вздумали…