Хроники сыска - читать онлайн книгу. Автор: Николай Свечин cтр.№ 33

Киенкова молча кивнула и вышла. Вечером Благово доложили, что она действительно заходила к молодой вдове и пробыла там около часа. От встречи с Бурмистровым-младшим кухарка отказалась наотрез и уехала обратно в Лысково.

До конца дня коллежскому советнику сделались известны некоторые новые обстоятельства.

Во-первых, пришел доктор Милотворский с результатами анализов. Ивана Бурмистрова убили кониин и коницетин, в больших количествах содержавшиеся в мясе одной из съеденных перепелок. Это значит, что она питалась плодами болиголова или ее выкармливали этой отравой сознательно. Такой же яд Милотворский обнаружил еще в одной птице из числа тех, что сняли с ледника в Молитовке. Остальные перепела оказались безвредными.

Затем в кабинете Благово появился возбужденный «патриций». Он обстоятельно поговорил с Подгаецким, но безуспешно. Не помогли ни посулы, ни угрозы – помощник нотариуса отказался менять показания.

– Сто тысяч предлагал! – восклицал Бурмистров, описывая беседу в лицах. – На всю жизнь ему бы, аспиду, хватило. Не понимаю…

– Если бы Подгаецкий взял от вас эти сто тысяч, то сделался бы богатым рантье. Но – с клеймом преступника, предавшего за деньги своих сообщников. Пришлось бы уезжать из Нижнего… А так он – просто богатый нотариус. Не сообщник убийц, поскольку суд этого не доказал, а честный человек. Клиентура по большей части останется – мало кто отшатнется. Более того: у нас на Руси любят ловких людей, еще и новые придут!

– Что же теперь делать? Вы говорили с кухаркой?

– Говорил, и тоже без толку. Ей дали пять тысяч, баба уже купила на них в Лыскове мясную лавку и собирается выйти замуж.

– Она отказалась со мной встречаться. Я передавал ей, что заплачу вдвое больше, чем те, ежели скажет правду. Не захотела.

– По тем же причинам. Лавка уже есть, и жених тоже. А пойдут суды да разговоры, жених и передумает. В Лыскове же второго можно и не найти. Нужен какой-то сильный ход…

Бурмистров ушел, а вскоре секретарь принес первую телеграмму из Тифлиса от посланного туда старшего агента Фороскова. Тот сообщал:

«Василий Гаранжи отчислен год назад из Елизаветградского пехотного юнкерского училища за нанесение подложной передаточной подписи на соло-вексель [40] . Офицером никогда не был. Продолжаю розыски».

Благово срочно позвал своего помощника и показал ему телеграмму. Однако Лыков никакого энтузиазма не проявил.

– Ну и что? Убийца выдает себя за офицера, будучи отчисленным юнкером. Мы это предполагали и без телеграммы. Сколько у нас положено за присвоение не принадлежащего звания? Ежели без последствий, то два месяца исправительно-арестантского отделения. Вдова дождется своего Базиля – баба влюблена в него без памяти, – и они продолжат наслаждаться богатой жизнью. Через год обвенчаются, еще через два с ней произойдет несчастный случай. В другом городе, где не будет нас. Полтора миллиона Ваську, думаю, хватит до конца жизни…

– А подделывание векселей?

– Косвенная улика, сама по себе ничего не значащая. Что именно Гаранжи подделал завещание, мы тоже предполагали. Пусть Форосков копает дальше. Где жил этот год лжепоручик? Не было ли с ним ранее чего-нибудь похожего? Если выяснится, что кто-то из его прежних знакомых уже травился перепелами, вот это серьезно!

– Ты прав, – мрачно констатировал Благово. – Телеграфируй свои соображения Фороскову и ступай домой, уже поздно.

– А вы?

– Посижу еще часок, подумаю, как нам разговорить Киенкову. Иди…

Когда утром следующего дня Алексей пришел на службу, Благово с дорожной корзиной в ногах уже сидел в коляске. Рядом с ним примостился агент Девяткин.

– Я – в Лысково, остаешься за старшего. В одиннадцать совещание у вице-губернатора, в два – у полицмейстера, в четыре – допрос подозреваемых по делу Смирнова. Вернусь к вечеру и сразу проеду домой, Девяткин поживет пока там.

И укатил.

К обеду Благово был на месте. Макарьевский исправник штабс-капитан Мрозовский – подтянутый, седовласый, с простреленной при штурме Ходжента рукой – служил начальником уездной полиции четырнадцатый год. В целом справлялся, брал по маленькой и обывателей не раздражал. Квартира исправника помещалась в главном центре уезда – селе Лыскове (которое больше иного города), поэтому он знал здесь всех и вся. Коллежский советник охотно испил в его кабинете горячего чаю, от рома отказался и сразу взял быка за рога.

– К вам вернулась из Нижнего прежняя обитательница, Евдокия Киенкова.

– Это та, которую Титус давеча увозил?

– Она самая.

– Вернулась и сразу купила лавку на Никольской улице. Лучшая в селе мясная лавка; а уезжала отсюда нищей. Не тем способом разбогатела?

– В корень зрите, Викентий Осипович. Киенкова покрывает убийц купца Бурмистрова и стряпчего Антова. За это и получила деньги. Сознаваться не хочет: я имел с ней беседу. А мне надобны ее правдивые показания, иначе убийцы останутся безнаказанными. Что неправильно… Хочу поговорить со священником того храма, в чьем приходе она состоит. Возможно, ему удастся – проповедью, христианским увещеванием – то, что не удалось мне. Познакомьте меня с этим человеком.

– Понятно, Павел Афанасьевич. Вам нужен отец Михаил, предстоятель Вознесенской церкви. Сейчас он должен быть у себя дома. Отец Михаил пользуется в приходе влиянием и уважением, в прошлом годе возведен в протоиереи, а в Рождество назначен благочинным [41] . Полагаю, ваша просьба встретит с его стороны полное понимание – он пастырь из строгих!

Мрозовский не ошибся. Застав протоиерея на дому и подойдя под его благословение, коллежский советник затем подробно описал ему дело об убийстве Бурмистровых. Рассказал о значении признания Киенковой, о своей беседе с ней и о полученных от нее ответах. Священник слушал молча, внимательно, только скорбно покачал головой, когда Благово процитировал слова кухарки: «Геенны вашей, может, еще и нет, а мясная лавочка есть». Закончил Павел Афанасьевич просьбой помочь несчастной женщине спасти свою душу, а ему, сыщику, наказать убийц.

Отец Михаил задумался, теребя седую бороду, потом сказал:

– Грустную вы рассказали мне историю, господин Благово. Пять тысяч рублей заставляют крещеного человека покрывать двойное убийство… Жутко делается: куда катится Русь? Разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Послезавтра у меня проповедь, на нее обычно собирается много народа. Там я и скажу свое пастырское слово – не называя, конечно, имени Евдокии. Ну, а уж подействует ли оно на заблудшую душу, знает один Всевышний.